Мухаммед Юсуф Аль-Куайид - Война на земле Египта

Явились вызванные свидетели, я стал слушать их показания. Не буду останавливаться на этом, все сказанное ими вы уже прочли в предыдущих главах, а повествователь, дорожащий вниманием читателя, не имеет права повторяться. Некоторые свидетели поведали обо всем без утайки. Рассказ подлинного отца погибшего невозможно было слушать без волнения. Омда ни в чем не признавался. Мне не удалось вытянуть из него ни слова, которое пролило бы свет на его роль в этой истории. Я устроил ему очную ставку со сторожем, предоставил все имеющиеся у меня документы. Напомнил о возвращении ему земли, в которую входил и участок, арендуемый сторожем. Это, заявил омда, не имеет никакого отношения к делу. Иногда он не находился с ответом, но держался твердо. В глазах его не было видно и следа раскаяния, голос звучал уверенно. От омды исходил запах куриного, а может, индюшачьего мяса, — короче, того самого мяса, которое складками отложилось на лице, руках и всем теле омды. На мой вопрос об отношении его сына к воинской службе омда ответил: сыну дана отсрочка до окончания учебы. Я потребовал предъявить соответствующий документ. Документ, по его словам, находился в школе. Я спросил, какое учреждение выдало разрешение на отсрочку. Тут он впервые смутился, говоря, что получил его в Александрии. Я положил перед ним воинский билет, удостоверяющий, что сын его находится в настоящее время на военной службе. Снова заминка, омда не знал, что сказать. Допрос его был настоящим поединком, состязанием на выносливость. Мы кружили один вокруг другого. Не раз я припирал его к стене. Казалось, ему некуда деваться. Но он не признавался. Чего он медлит? — думал я, — сказал бы лучше правду, не изводил ни меня, ни себя. И все же омда явно чего-то ждал, не теряя надежды выкрутиться из безвыходного положения. Я нервничал. А он вел себя так, словно ничего серьезного не произошло. Но все время следствия в голове у меня вертелся вопрос: какой же хитрец придумал всю эту комбинацию? Проделано все было необычайно ловко, не считая мелких погрешностей, которые вряд ли давали возможность раскрыть эту сложную махинацию. И все же я добрался до этого хитреца. Свидетели называли его маклером. В конце концов он предстал передо мной. Производил он впечатление человека, махнувшего на все рукой, и особых хлопот мне не доставил, откровенно признался в содеянном. При этом неоднократно и, по-видимому, искренно повторял, мол, это было его последнее дело, он и сам решил поставить точку на такого рода занятиях. В свое оправдание маклер заявил, что удивлен проводимым расследованием. Ведь что произошло на самом деле? Один порядочный и благородный египтянин решил оказать услугу другому египтянину. Разве вам не приходится на каждом шагу слышать, как люди говорят друг другу: ради тебя я готов жизнь отдать. И разве само государство, в официальном порядке, не призывает нас жертвовать собой ради сограждан и единоверцев и не изъявляет готовность платить нам за пролитую кровь, если мы не желаем проливать ее добровольно? Именно это и имело место. Сын сторожа решил взять на себя гражданский долг сына омды. Он согласился на это совершенно добровольно. В противном случае ему ничего бы не стоило отказаться. Кто мог его заставить? Следует прояснить и еще один момент, о котором омда, человек скромный и щепетильный, не хочет говорить вслух. Интерес в этом деле был взаимный. Я имею в виду материальную сторону. Послав сына в армию, сторож получал двойную компенсацию: твердо оплачиваемую должность, хоть он, как вы знаете, на пенсии, а закон строго-настрого запрещает получать одновременно пенсию и зарплату. В данном случае омда не только шел навстречу сторожу, но и покрывал его как нарушителя закона, подпадающего под санкцию египетского уголовного кодекса. Тот же омда, не забудьте, несет ответственность за соблюдение закона, а следовательно, ставит под удар и себя. Вдобавок сторож получил участок земли размером не менее пяти федданов. Справедливые постановления, принятые недавно в Египте, со всей ясностью предписывают вернуть землю, конфискованную по закону об аграрной реформе, прежним ее владельцам. Омда после долгих лет нужды и лишений получил назад свою землю и имеет полное право сам ее возделывать, подтверждая тем самым справедливость нынешних и беззаконие прежних порядков. Представьте себе радость омды, к которому вернулась насильственно отнятая у него собственность. Но он лишил себя этой радости и по доброй воле оставил землю сторожу, то есть нарушил недавние справедливые постановления. А оставил он землю в уплату за услугу, которую сын сторожа сам вызвался оказать, никто его не упрашивал. Служба в армии была заветной мечтой сына сторожа. Клянусь, он сам говорил мне об этом. Он намеревался пойти добровольцем, не знаю уж, по какой причине ему было отказано. Парень был честолюбив. А бедняков честолюбие, как правило, не доводит до добра. Он строил далекоидущие планы, мечтал в один прекрасный день стать офицером, украсить свои погоны орлом и звездочками. Поэтому и пошел. С корыстной целью и по собственной инициативе. Отчего же спрашивают за это с омды, вся вина которого в том, что он помог египетскому гражданину воплотить в жизнь давнее его намерение. Учтите, омда одновременно является и отцом, то есть он — лицо как общественное, так и частное. Будучи представителем власти, омда обязан блюсти интересы своих подопечных, помогать им в осуществлении их планов. Оказав содействие сыну сторожа, он выполнил свой официальный долг. И, наконец, еще один, последний довод, он, думаю, убедит вас окончательно: ведущееся расследование лишено всяких оснований. Отец омды тоже был омдой, и отец и дед деда — все были омдами. Это исключает всякие сомнения в благородстве его происхождения. Ну, а сторож и сын его принадлежат к простонародью, которому сон, как говорится, заменяет ужин. Они работают на земле омды. А владелец земли властен и над теми, кто на ней работает. Стало быть, сын сторожа — собственность омды, и тот волен распоряжаться им по своему усмотрению. Я протестую против расследования, поскольку оно игнорирует реальное положение вещей. Решения требует совсем иной вопрос — если сын сторожа погиб вместо сына омды, кого из них следует считать отдавшим жизнь за родину. Тут необходима консультация в высших инстанциях, возможно, придется запросить фетву [16] Фетва — решение муфтия, должностного лица, выносящего суждения по религиозно-юридическим вопросам. . Надо порыться и в исторических источниках: имели ли место прецеденты подобного рода. Когда решится, кто же принес себя в жертву, сын сторожа, пошедший добровольно на фронт, или сын омды, уполномочивший другого занять его место, окончательно прояснится и следующий вопрос, а он неизбежно возникнет в ближайшие дни: кому должны быть выплачены деньги за погибшего — омде или сторожу. Официально эта сумма, весьма значительная, причитается омде. Но и сторож имеет на нее право. Наверно, разумнее всего было бы воззвать к совести омды и предложить ему отдать деньги, или их часть, сторожу. Возможно — поделить сумму пополам. Все случившееся нельзя квалифицировать как преступление и нарушение закона. Ведь вы вправе уполномочить другое лицо голосовать вместо вас на выборах, а участие в выборах — это ли не высокий гражданский долг! Почему же нельзя доверить другому и сражаться вместо вас на войне? Впрочем, все это дело прошлое. Что случилось, того не вернешь. Сейчас нас должно занимать другое — кто получит деньги. И незачем копаться в прошлом. Один человек сослужил другому службу, пролил за него свою кровь. Какое до этого дело правительству? Нам говорят: мол, времена бюрократической рутины кончились, наступила эра свободы. А значит, каждый волен распоряжаться своею жизнью и кровью. И если некто пожертвовал жизнью ради другого, при чем здесь прокуратура? Решите только, кому получать деньги, и считайте: ваш долг исполнен.