Кристофер Ишервуд - Прощай, Берлин

Но истинные хозяева Берлина не полицейские; не армия и, конечно же, не нацисты. Хозяева Берлина — рабочие, несмотря на всю пропаганду, которую я слышал или читал, несмотря на все демонстрации, в которых участвовал; впервые я понял это только сегодня. Среди стянувшихся к Бюловплатц людей коммунистов было сравнительно немного, и все же я чувствовал, что они объединились против демонстрации. Кто-то запел «Интернационал», через минуту песню подхватили — даже женщины с детьми, выглядывающие из высоко расположенных окон. Нацисты поспешили как можно быстрее промаршировать мимо между двойными рядами своих защитников. Большинство шли уставясь в землю или стеклянным взглядом смотрели вдаль: мелькнуло несколько тошнотворных, вороватых улыбок. Когда процессия прошла, пожилой тучный маленький эсэсовец, который отстал, запыхавшись от быстрой ходьбы, тщетно пытался пристроиться в конец колонны в смертельном испуге от того, что он остался один. Вся толпа покатилась со смеху.

Во время демонстрации на Бюловплатц никого не пускали. Толпа волновалась, и обстановка накалилась. Полицейские, угрожающе размахивая оружием, приказали толпе отступить; менее опытные со страху, похоже, были готовы стрелять. Потом появилась бронированная машина и медленно начала наводить на нас стволы орудий. Толпа бросилась врассыпную в парадные домов и двери кафе, но как только машина отъехала, все снова высыпали на улицу с криками и песнями. Зрелище слишком напоминало шумную детскую игру, чтобы внушать настоящую тревогу. Франк бурно радовался, улыбаясь во весь рот и подпрыгивая в своем развевающемся пальто и огромных очках, напоминая смешную неуклюжую птицу.

Прошла неделя. Шлейхер ушел в отставку. Партия «моноклей» сделала свое дело. Гитлер сформировал кабинет вместе с Гутенбергом. Все считают, что это продлится не дольше, чем до весны.

Газеты все больше походят на журналы для школьников. В них нет ничего, кроме новых указов, приговоров и списков арестованных. Сегодня утром Геринг ввел три новые разновидности государственной измены.

Каждый вечер я сижу в большом полупустом артистическом кафе возле Мемориальной церкви, где евреи и левые интеллектуалы, склонив головы над мраморными столами, испуганно шепчутся. Многие из них знают, что их наверняка арестуют — если не сегодня-завтра, то на следующей неделе. Поэтому они вежливы и обходительны друг с другом, приподнимают шляпы и справляются о здоровье членов семьи. Нашумевшие литературные ссоры, продолжавшиеся несколько лет, забыты.

Почти каждый вечер в кафе заходят эсэсовцы. Иногда они просто собирают деньги, каждый вынужден что-то дать. Иногда кого-нибудь арестовывают. Однажды вечером еврейский писатель закрылся в телефонной будке, чтобы позвонить в полицию. Нацисты выволокли его оттуда и забрали с собой. Никто и бровью не повел. Пока они не ушли, стояла такая тишина, что слышен был каждый шорох.

Иностранные журналисты обедают в одном и том же итальянском ресторанчике за большим круглым столом в углу. Остальная публика глазеет на них и пытается подслушать их разговоры. Если у вас есть для них известия — подробности ареста или адрес пострадавшего, у чьих родственников можно взять интервью, — кто-нибудь из журналистов встает из-за стола и прогуливается с вами по улице.

Молодой коммунист был арестован эсэсовцами, отвезен в нацистские бараки и жестоко избит. Через три-четыре дня его отпустили. На следующее утро раздался стук в дверь. Коммунист с завязанной рукой заковылял к дверям — там стоял нацист с кружкой для пожертвований. Увидев его, коммунист совершенно вышел из себя.

— Разве недостаточно, что вы избили меня? И вы смеете являться сюда и требовать денег?

Но нацист только усмехнулся.

— Ну-ну, товарищ! Никаких политических споров! Помните, мы живем в Третьем рейхе! Все мы братья! Ты должен постараться и выкинуть из головы эту глупую политическую ненависть!

Сегодня вечером я пошел в русский чайный магазин на Клейстштрассе, там был Д. На мгновение мне показалось, что это сон. Он приветствовал меня как обычно, лицо его сияло.

— Боже мой! — прошептал я. — Что вы тут делаете?

Д. просиял.

— Вы думали, я уехал за границу?

— Да, конечно.

— Сейчас такая интересная ситуация.

Я засмеялся.

— Да, но это лишь одна сторона медали. Вам не грозит опасность?

Д. только улыбнулся. Потом, повернувшись к своей девушке, сказал:

— Это мистер Ишервуд. Можешь с ним быть совершенно откровенной. Он так же ненавидит нацистов, как и мы. О да! Мистер Ишервуд — убежденный антифашист.