Кристофер Ишервуд - Прощай, Берлин

Мы редко говорили о политическом положении в Германии, но однажды вечером Бернгард рассказал мне историю из времен гражданской войны. Его посетил приятель-студент, принимавший участие в сражениях. Студент очень нервничал и отказывался сесть. Потом он признался Бернгарду, что ему приказано передать письмо в редакцию газеты, окруженную полицией; чтобы проникнуть в здание, необходимо было взобраться на крышу и проползти по ней под прицельным огнем. Естественно, что он не рвался под пули. На студенте было толстенное пальто, которое Бернгард заставил его снять — в комнате было тепло, и по лицу молодого человека буквально струился пот. Наконец после долгих колебаний студент разделся, и к величайшему ужасу Бернгарда оказалось, что в подкладке было множество внутренних карманов, набитых ручными гранатами.

— И хуже всего, — сказал Бернгард, — что он решил не рисковать и оставить пальто у меня. Он хотел положить его в ванну и напустить холодной воды. В конце концов я уговорил его ночью вынести пальто и выбросить в реку — что он успешно и сделал… Сейчас это известнейший профессор одного провинциального университета. Уверен, что он уже давно забыл об этой довольно неуклюжей эскападе.

— Вы когда-нибудь были коммунистом, Бернгард? — спросил я.

Он тотчас — я понял это по его лицу — приготовился к обороне. Спустя минуту он медленно произнес:

— Нет, Кристофер, боюсь, мне всегда недоставало необходимого восторга.

Внезапно я почувствовал раздражение, даже злость: неужели он никогда ни во что не верил?

В ответ Бернгард слабо улыбнулся. Должно быть, его позабавила эта вспышка чувств.

— Возможно… — и он добавил, словно для одного себя: — Нет, это не совсем так…

— Но во что же вы все-таки верите? — с вызовом спросил я.

Бернгард помолчал, обдумывая мой вопрос, его четкий клювовидный профиль оставался таким же бесстрастным, глаза были полуприкрыты. Наконец он произнес:

— Наверное, я верю в дисциплину.

— В дисциплину?

— Вы не понимаете, Кристофер? Я попробую объяснить… Я верю в самодисциплину, других это может не касаться. О других я не могу судить. Я только знаю, что у меня самого должны быть определенные принципы, которым я обязан подчиняться и без которых я совсем пропаду… Это звучит ужасно?

— Нет, — сказал я и про себя подумал: «Он как Наталья».

— Вы не должны слишком порицать меня, Кристофер. — На губах его играла издевательская улыбка. — Помните, что я полукровка. Возможно, в моих оскверненных венах есть капля чистой прусской крови. Возможно, этот мизинец, — он поднес его к свету, — мизинец прусского сержанта-муштровщика… Вы, Кристофер, с веками англо-саксонской свободы, с вашей Великой Хартией, отпечатанной у вас в сердце, не можете понять, что бедным варварам необходима жесткая униформа, чтобы привить нам выправку.

— Почему вы всегда потешаетесь надо мной, Бернгард?

— Потешаюсь над вами, милый Кристофер? Я бы не осмелился.

И все же в этот раз он сказал больше, чем намеревался.

Я долго раздумывал, можно ли представить Наталью Салли Боулз. Мне кажется, я заранее знал, чем это кончится. Во всяком случае я чувствовал, что приглашать Фрица Венделя не стоит.

Мы договорились встретиться в фешенебельном кафе на Курфюрстендамм. Первой должна была прийти Наталья. Она опоздала на четверть часа, — может быть, ей хотелось обладать преимуществом опоздавшей. Но она просчиталась: у нее не хватило мужества опоздать с достоинством. Бедная Наталья! Она хотела выглядеть старше своих лет, а в результате оделась просто безвкусно. Длинное городское платье совершенно не шло ей. На голову она нацепила маленькую шляпку, невольно спародировав шапочку волос, какую носила Салли. Но волосы у нее были слишком пушистые, шляпка качалась, как полузатопленная лодка в бурном море.

— Как я выгляжу? — сразу же спросила она, усевшись напротив довольно взбудораженная.

— Очень хорошо.

— Скажите мне правду: что она подумает обо мне?

— Вы ей очень понравитесь.

— Почему вы так говорите? — Наталья возмутилась.

— Вы же не знаете.

— Сначала вы спрашиваете мое мнение, а потом говорите, что я ничего не знаю.

— Сумасшедший! Я не напрашиваюсь на комплименты!

— Боюсь, что я не понимаю, чего вы хотите.

— Разве? — презрительно воскликнула Наталья. — Вы не понимаете? Мне очень жаль. Ничем не могу помочь.

В этот момент пришла Салли.

— При-и-вет, дорогой, — проворковала она. — Мне ужасно жаль, что я опоздала. Простите меня? — Она грациозно уселась, окутывая нас волнами духов, и стала томными жестами стягивать перчатки. — Я занималась любовью с грязным старым евреем-режиссером. Надеюсь, он подпишет со мной контракт — но пока что ни фига.