Росс Кинг - Домино

Тристано прибыл в палаццо Провенцале за час с лишним до описываемых событий. Как и гусар, он прибыл в гондоле, но с противоположной стороны. Откинувшись на подушки, он попивал вино, пока гондольер выводил не менее фальшивые, чем его собрат, трели. С одной стороны сиял на солнце параболический купол Санта-Мария-делла-Салюте, с другой — полнилась народом пьяцца Сан-Марко, откуда он явился; по campi и горбатым мостам сновали туда-сюда фигуры в шелковых капюшонах и черных кружевных накидках: арлекины, длинноносые Punchinelli [75] , музыканты с тамбуринами и трещотками, продавцы сладостей и прочий, не столь определенный люд.

Как выглядел тогда Тристано, простертый на подушках и потягивавший вино? Каков он был на вид в те времена? Одет он в вандейковский костюм (Тристано, как и прочие, являлся постоянным клиентом синьора Беллони, который и продал ему двумя днями ранее это платье за 250 флоринов): темно-розовый плащ, отороченный горностаем, белая шелковая шляпа со страусовыми перьями, кружевной галстук, белая бархатная маска. Его нелегко узнать с первого взгляда даже без маски, поскольку со времени нашей последней встречи минуло уже десять лет. Но годы, разумеется, не изменили его полностью. Если бы он приподнял белую маску, мы бы убедились, что его темные глаза все так же близко посажены, а неправильных очертаний нос резко выдается вперед. Тристано сделался, пожалуй, выше, чем можно было ожидать, хотя рост его на дюйм или два уступает среднему. Недостаток роста происходит из-за короткого туловища; ноги и руки у Тристано достаточно длинные, стройные и изящные. В нем не заметно ни малейших признаков ожирения, столь обычного у людей его профессии. Он идет по fondamento (гондола уже прибыла к palazzo ) шагами широкими и медленными, словно бредет по воде.

Татарский воин проводил его в portego , где уже было людно. Подобно гусару, он поднялся по лестнице неузнанным. Являться инкогнито было для человека в его положении особым удовольствием. Стоило Тристано войти в зал, подобный этому, и его обступали со всех сторон дряхлые герцоги и молодые люди в военной униформе, с тонкими, как игла, шпагами и натянутыми самодовольными улыбками. Еще более яростной атаке он подвергался со стороны их дам, скучающих особ, которые, поймав его взгляд, мгновенно оживлялись. Шелестя шелками и атласом, ему навстречу шла волна золотых стол, бумажных вееров, розовых кисточек, леопардовых муфт, тявкающих пуделей. К несчастью, супруги этих дам ничего не имели против того, чтобы доверить их попечению Тристано. Среди итальянских мужей такое равнодушие не редкость, они готовы сбыть супругу на руки первому встречному, чтобы самим невозбранно предаться любимым занятиям: сосанию трубки, азартным играм и ухлестыванию за чужими, такими же заброшенными женами. Вследствие этих милых семейных обычаев Тристано приходилось вечер за вечером слушать болтовню о непослушных дочерях, нерадивых служанках, цехинах, проигранных в фараон, еще более крупных суммах, оставленных у модистки, и богатых родственниках, назло не желающих отправиться на тот свет.

Нынче же он вступил в зал свободный, как ветер, потряхивая голубыми перьями на шляпе. Но был ли он действительно свободен? Тристано перехватил пристальный взгляд, брошенный на него из-под шлема римского центуриона. Следил тот за ним или нет? Взмахнув полой красного плаща, центурион скрылся в толпе.

У чаши с пуншем Тристано осадила дама в костюме пастушки. Приглашение к танцу он отклонил, но она воспользовалась случаем, когда толпа стала напирать, и прижалась к нему, попутно сбросив на пол своим длинным посохом его украшенную перьями треуголку.

— Тогда стаканчик, любезный сэр, — протянула она, когда он поднял шляпу. — Я умираю от жажды…

Пастушка подняла пустой стакан, дрожание которого свидетельствовало о том, что свою жажду она утоляла уже не один раз.

Но вновь наполненный стакан, отчасти из-за нетвердости руки пастушки, отчасти по вине чьего-то локтя, почти полностью выплеснулся на пол. При этом несколько розовых капель попало на кружевную кайму ее одеяния и одну из лайковых туфель.

— Ну, вот, — жалобно заныла она, блестя через прорези маски полными слез глазами.

Тристано, локоть которого не имел ни малейшего отношения к несчастью, склонился, тем не менее, на колено и принялся вытирать пятна своим носовым платком.

— Идем, — произнесла пастушка, с силой, противоречившей прежней вялости ее движений, мешая Тристано встать. Она все еще балансировала на одной ноге, блестящие глаза в прорезях маски смотрели твердо. — Идем… я знаю место.