Тут содержимое моего желудка начало бурлить и крутиться, как козье молоко в маслобойке у моей матери, и я излил его в кустик боярышника. Эта мера пошла мне на пользу, но, когда я выпрямился и взглянул на луну — белая и здоровенная, она висела низко над Хайгейтом, — у меня ужасно заболели глаза. Зародившись, тупая боль импульс за импульсом побежала наружу и вскоре захватила всю поверхность моего бедного черепа — оба его полушария. Когда я, жалея себя, поднес руку ко лбу, мне стало ясно, что мой парик отсутствует. И только оплакав эту потерю (ибо она была безвозвратна, как я убедился, окинув взглядом грязь позади себя), я понял, что исчезли также кафтан, кошелек, часовая цепочка, табакерка, трость и даже башмаки с золотыми пряжками.
Меня ограбили, сообразил я, падая обратно в грязь. Ограбили! Открытие меня ужаснуло. Выходит, злодейские замыслы Браунригга и О'Лири я сорвал лишь затем, чтобы ограбление произошло на день позже, у Панкрасского источника, в присутствии самых уважаемых граждан и лучших из Достойных Особ. Ну да, подумал я, такие места наверняка кишат злоумышленниками!
Несколько минут я громко рыдал, уперев голову в кулаки, потом еще раз шумно изверг в живую изгородь груз, тяготивший мои внутренности. Поскулив еще немного, я отер недостойные мужчины слезы и отдал дань природе в молодых зарослях можжевельника. К дороге я добирался шагом все еще нетвердым (очередное неприятное открытие: один из моих чулок был прорван в нескольких местах большим пальцем). В целях безопасности я решил пуститься в обратный путь не по пешеходной тропе, а вдоль дороги, но, когда почувствовал под ногами острые камни, сообразил, что взять у меня уже нечего и разбойников можно не бояться. Утешение, как вы понимаете, довольно сомнительное.
Я пересек реку по мосту Бэттл и оказался на Конститьюшн-Роу, откуда был виден слева кирпичный завод с огромными горами золы и мусора, а впереди, в отдалении — пирамидальная крыша Приюта Для найденышей, и тут меня настиг фаэтон, запряженный двумя белыми лошадьми. Когда карета на полном ходу поравнялась со мной, кучер, по распоряжению одного из пассажиров, придержал, а потом остановил лошадей. Через окно на меня смотрело как будто бы знакомое лицо.
— Сдается мне, молодой человек, — произнес Джентльмен, заметивший мое плачевное состояние, — сдается мне, с вами приключилась какая-то неприятность.
— На меня напали грабители, — отозвался я, даже не пытаясь говорить бодрым голосом. Я не счел нужным выложить всю правду, хотя, конечно же, моему собеседнику ударил в нос пивной перегар, да и камзол мой, пощаженный грабителями, нес на себе, боюсь, следы хлынувшего обратно пива. — Сцапали парик, часы, кошелек, трость… — Перечисляя свои потери, я едва не расплакался снова.
Джентльмен сочувственно покачал головой, и рядом показался еще один пассажир, также на удивление мне знакомый. Увидев меня, он быстро спрятал голову и велел кучеру ехать дальше.
— Роберт, — запротестовал первый пассажир, — мы должны пожалеть молодого джентльмена. Жалость, как утверждает месье Руссо, это первое из человеческих чувств, благословенное качество, которое лежит в основе всякой цивилизации. Зерцало, при помощи которого мы видим самих себя в лице другого человека.
Это нравоучение не встретило отклика: Роберт с еще большим нажимом повторил то же распоряжение, назвав меня при этом разбойником или бродягой. Внезапно мне пришло на ум, что Робертом звали того наглого прощелыгу, который поколотил меня на Мэрибоун-стрит. Пытаясь сообразить, тот ли это Роберт, я вспомнил имя второго джентльмена: это был мистер Ларкинс, один из моих партнеров за карточным столом. Он вновь приказал кучеру остановиться, и тот предпочел повиноваться ему, а не Роберту.
— Пожалуйста, — любезно улыбнулся мистер Ларкинс, — не хотите ли проехаться вместе с двумя незнакомцами? Ваше плачевное положение должно бы вызвать отклик в любом сердце. Простите Роберта, — (тот явно был с ним не согласен и, когда я втиснулся внутрь, отшатнулся и уставился в окошко), — мы с ним посетили Хэмпстедский источник и теперь он очень торопится домой.
— С вами я как раз знаком, мистер Ларкинс — Я устроился на подушке рядом с мистером Ларкинсом, и переполненный фаэтон помчался с прежней скоростью. — Мы были партнерами по висту.
Мистер Ларкинс заверил, что рад встрече со мной «даже при данных прискорбных обстоятельствах», и до самого прибытия в Хеймаркет мы весьма приятно беседовали (я рассказывал о том, как устроился подмастерьем к сэру Эндимиону).
Читать дальше