Росс Кинг - Домино

Более однородная публика теснилась за игорными столами; игроки, все как один охваченные азартом, мертвой хваткой вцеплялись в карты и стучали шашками. Это зрелище подняло мне настроение, но внезапно я вспомнил, как при схожих обстоятельствах сэр Эндимион и его приятели пригрели меня, отвергнутого капризным полом. Подумав, что большей удачи, чем проигрыш этих пяти гиней, мне, пожалуй, никогда не выпадало, я решил отметить это радостное открытие еще одной чаркой вина. За винной палаткой я заметил, однако, продавца с бутылями минеральной воды и вспомнил о своем долге перед беднягой Джеремаей.

Я прямиком направился туда, но по пути наткнулся на стайку молодых джентльменов, обступивших еще одну палатку, где шла торговля влагой не столь целительной. По выражению лиц я догадался, что они видели мое кокетство, слышали, как я упоминал сэра Эндимиона, и теперь считают меня зазнайкой, который «нипочем не согласится опрокинуть кружку с такими, как мы» (это произнес один из выпивох — я расслышал ясно). Мгновение я помедлил, стоя среди них, а потом купил кружку рингвудского пива и предложил выпить за здоровье короля.

Эта стратегия расположила джентльменов ко мне, после чего было провозглашено еще немало тостов: кажется, за здоровье каждого члена королевской фамилии мы выпили самое меньшее по разу. И только после того, как мы по третьему кругу излили таким образом патриотические чувства и несчетное множество кружек было наполнено рингвудским пивом и снова осушено, я вспомнил, что долг призывает меня к палатке с водой. Но молодые люди уговорили меня помедлить возле их палатки, чтобы опробовать еще два сорта столового пива, дорчестерское и марлборо, дабы решить спор о том, какое из них лучше освежает. Я отнесся к своей роли арбитра очень ответственно и под конец объявил своим фаворитом рингвудское, хотя, по правде сказать, нёбо мое к тому времени до такой степени онемело, что для меня сделалась затруднительной не только дегустация, но даже и обыкновенная речь. Вскоре возник еще один претендент на первенство — калвертово пиво, но после тщательного опробования, в ходе которого немало струй оцениваемого напитка выплеснулось на мой камзол, я все так же решительно высказался в пользу рингвуда. Моих новых друзей это суждение удовлетворило, и в благодарность они угостили меня на дорогу прощальной чаркой. Опрокинув ее, я пожал им руки и, — боюсь, недостаточно твердой поступью — потащился к палатке с водой, где убедился, что продавец только что ее закрыл.

— В Доме Увеселений будут продавать воду из помпы, — сказал один из моих новых друзей, заметив мои затруднения. — Давайте, Джордж, еще глоток пива — попробуйте-ка этот превосходный портер, — и мы все отправимся туда.

В Доме Увеселений я, вероятно, все же побывал, так как в моей памяти всплывает очень четкая картина: посередине площадки для танцев сэр Джеймс Клаттербак целует мисс Лонгпре в щеку, а она посылает мне улыбку с оттенком упрека. И если я когда-либо видел создание красивей, чем мисс Лонгпре в ту минуту, то, значит, я слеп, как мистер Натчбулл. Других воспоминаний о Доме Увеселений у меня не осталось, и воду я уж точно не нашел. Вероятно, картина, увиденная на площадке Для танцев, подтолкнула меня к поискам снадобья более забористого, чем минеральная вода, так как спустя несколько часов я пробудился на дорожке, что пересекает поля за садом и ведет к Грейс-Инн-лейн.

Дом Увеселений был тих и неосвещен, сад и до-Рога опустели. Посетители, судя по всему, давным-давно рассеялись, и я с ужасом сообразил, что многим из гуляк — половине лондонского общества — пришлось переступить через мое распростертое тело, пока я преспокойно храпел в пыли. Представляю, как хихикали и указывали на меня пальцем те, кто узнал в этом недвижном теле красавчика с табакеркой и часовой цепочкой! Как низко пала теперь моя репутация — о том я не решался и подумать. А что, если меня видели Топпи и сэр Джеймс? И леди Сакарисса хихикала, прикрывая рот своей тонкой белой ладонью, пока мисс Лонгпре посылала мне еще одну укоризненную улыбку…

Постанывая, я поднялся на ноги и минуту-другую помедлил, прежде чем решиться на пробный шаг. Потом пустился к дороге, мерно покачиваясь, словно в лодке с угрями на волнах прилива. Рингвудского и калвертова прилива — угрюмо заметил я про себя. Какой же я дурень, что так надрался! По самым скромным подсчетам (ими я занялся на следующее утро), я влил в себя одиннадцать пинт пива, не говоря уже о бессчетных чарках вина. Мне чудился голос моего отца, сторонника воздержания, взывавший из могилы: «Во врата уст, Джордж, ты впустил врага, который похитил твой разум!»