Антон Уткин - Дорога в снегопад

— Каждое похмелье — это переоценка ценностей, — заметил он, предваряя этим замечанием ненужные ему вопросы и не желая, по-видимому, вдаваться в обсуждение своих бурных отношений с алкоголем.

— А одной кружкой ограничиться нельзя? — все же поинтересовался Алексей. — Или ты не сможешь тогда остановиться?

— Да я смогу остановиться, — усмехнулся Антон, — я просто не захочу тогда останавливаться. Прецедент-то уже есть.

— Разве ты не можешь выпить один бокал? Ради вкуса.

— Нет, — Антон рассмеялся. — Ради вкуса не могу. Я считаю, что это оскорбление алкоголя, если ты пьешь ради вкуса.

Алексей подумал, что сегодня, в сущности, он готов разделить этот благородный взгляд.

— Кстати, пиво там пил? — поинтересовался Антон.

— Да так, — сказал Алексей. — Этикеток много, названия разные, а вкус один. Дрянь, одним словом. Все «Балтика» эта делает.

— Да уж, — подтвердил Антон. — Куда «Балтика» приходит, там хорошее пиво исчезает. Глобализация. А нормальное пиво было «Балтика», а? Году так в тысяча девятьсот девяносто восьмом?

Прокляв «Балтику», Антон стал рассказывать про свои съемки: каждый год в конце лета на реке Урал в окрестностях Оренбурга наблюдается уникальное природное явление. В последних числах июля из речного ила начинают вылетать бабочки ephemeraptera. С наступлением темноты бабочки взлетают над водой, спариваются и погибают. Столь краткое время их жизни породило одно из их названий — поденки, то есть «живущие один день». Местные жители ставят на берегу прожекторы, и бабочки сотнями тысяч устремляются к источнику света. Собранных таким образом бабочек жители сушат на степном солнце и получившейся биомассой кормят домашнюю птицу.

— А у меня тут, старик, заморочка, — сокрушенно признался Антон, закончив про бабочек. — Связался тут с одной.

Алексей понимающе покивал головой.

— И что теперь делать? — Антон задумался. — Как-то очень она решительно настроена. Хотел напугать ее: говорю, пью я.

— А это их пугает, — с интересом спросил Алексей, — поденок твоих?

— А то, — оживился Антон. — В разные стороны просто разлетаются. — Но тут же голос его обрел унылое страдание:

— А она мне говорит: странно так, да я тебя даже пьяным представить не могу. «Ну, говорю, этой беде легко помочь. Кельнер, ну-ка пару светленького!» Так вот она мне и говорит: ты не показывай, ты просто расскажи. — Антон удивленно обвел взглядом свою кухню, себя самого, насколько это было доступно взгляду, даже попытался заглянуть себе за плечи. — Ну, Леха, как это расскажешь? Ну, говорю, раскованным становлюсь в речах. А она: «И в жестах, наверное, тоже?» Это на что она намекала? В общем, не вставляет мой главный порок девчонку, вот ты ну ты.

— Не вставляет? — сочувственно произнес Алексей.

— Не-а, — покачал головой Антон. — Она мне, слышь, говорит: «Да я сама в Хургаде два часа пьяная у бассейна спала!» Ну как ей разницу объяснить?! — горестно воскликнул Антон. — Это же просто эксцентричный, неумелый да и вообще случайный вызов общественному мнению исламского Востока, а у нас, — Антон воздел перст, — порок! Как говаривал генерал Деникин про генерала Май-Маевского — позорный недуг запоя! Одного только не рассказал, — замялся Антон.

— Кому?

— Да ей, девчонке этой. — В глазах Антона изобразилось веселое страдание.

Алексей терпеливо ждал, пока его друг соберется с силами открыть некую тайну, обещавшую быть несколько постыдной.

— Как в обоссанных штанах в магазин за пивом ходил, — наконец сказал Антон. — Вот поскупился я на эту подробность, — скромно опустив глаза, признался он.

Алексей цокнул языком и с досады хлопнул себя по колену.

— Это ты зря, — горестно молвил он.

— Чего зря? — испуганно спросил Антон.

— Поскупился зря. Сильная деталь. Произвела бы впечатление.

— Да вот поскупился я на эту деталь, — еще раз сокрушенно сказал Антон.

— Ну и чего теперь?

— Теперь встречаемся, — как-то кисло произнес Антон и вздохом послал привет своей свободе. Вид он имел мелкого князька, на владения которого была наложена более могучая феодальная длань, черты лица хмурились нездешней думой, а вот глаза говорили, что, несмотря ни на что, все это ему чертовски нравится.

Кира наконец призналась себе, что не знает, как теперь вести ей себя с Алексеем. Она привыкла относиться к нему как к мальчишке, ну, положим, как к не желавшему взрослеть юноше, с которым дружила в школе, была влюблена в него, да и кто не влюбляется в школьные годы, а теперь столкнулась с мужчиной, который повидал свет, многого достиг, возможно, познал тайну женщины и, вероятней всего, не одной. Несмотря на все свое ухищренное внимание, в последнюю встречу с Алексеем Кира так и не смогла определенно ответить на главный для нее вопрос: одинок он или нет. То ли он изменился и стал скрытен, то ли действительно скрывать было нечего, но в это последнее ей верилось с трудом. Но, наверное, большинство женщин считают свою тайну самой сокровенной и свой дар самым чистым, искренним и непорочным, так что в этом смысле кое-какое оружие Кира еще крепко держала в руках. Правда, он все-таки дал ей подсказку: уже в самом конце их встречи, когда говорил о своей науке. «Знаешь, — сказал он, — когда не с кем разделить горе, то это более-менее понятно. Кому до кого есть дело? Это понятно. Одинокими приходим в этот мир, в одиночестве его и покидаем, и так далее, — это ясно все. Но когда не с кем радость разделить, это уже слишком».