Антон Уткин - Дорога в снегопад

— Я в Институте мозга у Натальи Бехтеревой работал, — сообщил он. Сказал еще, что после внезапной и тяжелой болезни обратился к вере, но в подробности вдаваться не стал. Матушка преподает русский язык и литературу в местном педагогическом училище. Дети уже взрослые, учатся в Петербурге.

— А есть сейчас в России старцы? — неожиданно для себя самой спросила Кира и добавила уже тише: — Которые все на свете знают.

Батюшка задумался. Какая-то надежда на удивительное открытие, зародившаяся у нее после поломки машины, не только не покинула ее, но и усилилась, и она с нетерпением ждала ответа отца Геннадия. С деревянных стен с фотографий в рамках на нее смотрел и сам отец Геннадий, и множество каких-то пожилых мужчин монашеского облика, и ей показалось, что случись ей сейчас поговорить с одним из них, то она бы свято поверила всему, что бы тот счел нужным ей открыть.

— А вот это чьи фотографии? — указала Кира на стену.

— Эти? — обернулся батюшка. — Это схиархимандрит Макарий. Тот самый, что возрождение Оптиной предсказал. Да и много еще чего.

Матушка, которую звали Ольга, молча стояла, прислонившись к притолоке, и, плотно сомкнув губы, внимательно смотрела на Киру. Как-то по-женски она видела, что Киру гнетет что-то и видела нежелание мужа откликаться на этот неявно выраженный зов. И действительно, он снова взялся за свою гитару.

— Лень писать, лень читать, лень для Бога прозревать, — спел батюшка, — лень творить молитву, лень продолжить битву. Лень любить, лень прощать, лень пороки укрощать — лучше на подушке доедать ватру-ушки.

Неожиданно он отложил инструмент и обратился к Сергею, дотоле скромно вкушавшему угощение и не мешавшему ни беседе отца Геннадия с Кирой, ни его исполнительскому искусству.

— Нет, ты послушай меня, — глаза его зажглись каким-то принципиальным огнем. — Он что делает, а? Его надо остановить!

Сергей, склонившись над тарелкой, сосредоточенно и как бы виновато молчал.

— Кого надо остановить? Почему остановить? — вмешалась Кира и сама испугалась своей смелости.

— Потому что он девушек в Турцию продает, местных девушек отправляет за границу, — торопливо объяснил ей батюшка и снова принялся гневно убеждать Сергея:

— Это мерзавец, настоящий негодяй! Его надо остановить!

— Как же остановить, батюшка? — неуверенно пробормотал Сергей. — Традиционными способами, что ли? Или как?

Такой вопрос неожиданно поставил в тупик и самого отца Геннадия.

— Надо найти средство, — молвил он наконец, и Сергей погрузился в глубокую задумчивость.

Резкий, тревожный звук дверного звонка отвлек, прервал этот разговор. Матушка ввела в комнату какого-то смущенного паренька, и они с отцом Геннадием удалились куда-то вглубь дома.

— Идут люди к батюшке, — прокомментировал Сергей, — и днем и ночью.

Но задумчивая рассеянность не покидала его полноватого лица, которое даже как-то покраснело.

— Да-а, загадал вам батюшка загадку, — осмелилась подать голос Кира.

— Ох, искушение, — вздохнул Сергей и поднял на Киру глаза, в которых проглянула неподдельная мука. — Зло ведь злом не искоренишь.

— Но есть же тогда милиция, наверное. Если все об этом знают.

— Да есть-то она есть, — неопределенно произнес Сергей и спросил вдруг:

— А какая, по-вашему, главная добродетель?

— Думаю, что смирение, — немного помедлив, ответила Кира.

— Смирение — это великая добродетель, — согласно кивнул он. — Но есть одна, которая еще нужнее и главнее.

Некоторое время он выжидательно смотрел на Киру, и она наконец сдалась.

— Рассудительность.

Кира принялась обдумывать это несколько неожиданное заявление.

— Это каноническое мнение? — уточнила она.

— Это мне в монастыре сказал монах один, Илья… Вот в Старом Почепе, недалеко тут от нас, проституцию извели недавно, ну, мамок там, сутенеров — всех закрыли… Ну, посадили, в смысле. Хорошо вроде… А девочки все из неблагополучных семей: у кого родители пьющие, у кого вообще их нет. Сидят по домам злые на оперов, заработать негде им теперь.

— Ну, — заметила Кира, — здесь-то немного другая ситуация.

— Другая, — подтвердил Сергей и вздохнул еще глубже. — А умом раскинуть все равно надо… Ну да чего голову ломать, Господь управит.

Кире постелили в отдельной крохотной горнице с таким обилием перин, что страшно было залезать на кровать из-за опасения непременно сверзиться вниз с этой стопки. Но перины послушно утонули под тяжестью тела, и Кира устроилась. В окошко ей был виден ствол толстенной, богатырской березы, и черная капа, прилепившаяся как раз на уровне окна, казалась гигантской улиткой. По мере того как дрема овладевала ей, Кире казалось, что улитка эта передвигается по стволу то ниже, то выше, и даже мерещились ей шевелящиеся рожки. Где-то в доме тикали ходики, и их отчетливый звук только усугублял тишину. Было душно, жар натопленных печей стоял крепко, как мороз. В небе, сколько было видно Кире, происходили какие-то движения, и иногда полная луна, похожая на антоновское яблоко, скакала в черных космах туч. И оттого что луна была похожа на яблоко, Кире казалось, что весь дом пропитан пряным запахом свежих, выстуженных яблок. «Пряный запах яблок, — мерцала у нее вялая, ленивая мысль. — Пряная какая осень!»