Ясмин Гата - Ночь каллиграфов

Сходить на прием к моему мужу Селим наотрез отказался: его страшили хищный взгляд Сери и его беспощадные щипцы. Чем беднее и тщедушнее был пациент, тем с большим воодушевлением Сери его осматривал. Он полагал, что зажиточные люди не представляют интереса для мастера зубоврачебных дел. Зубы бедняков, напротив, быстро приходят в негодность.

Однажды утром старый Селим повесился на своем зеленом тюрбане, который обыкновенно обвязывал вокруг фески. Он намертво привязал его к металлической ручке на оконной раме. Ничто в его лице не выдавало боли удушья. Выглядел Селим как обычно, разве что казался выше, потому что голыми ногами упирался в белый пол. Большие пальцы ног выводили на полу влажную вязь, смысл которой уже никому не удастся постичь. Его последние слова, произнесенные шепотом, из последних сил, все еще звучат в моих ушах. Я не столько слышу, сколько угадываю их сквозь пористую стенку, на которую он тогда облокачивался.

Впервые в жизни я хладнокровно созерцала мертвого человека. Правда, в моем представлении Селим умер значительно раньше. Странно было смотреть на его остывшее тело. Никогда больше он меня не поприветствует, не поблагодарит за принесенные материалы, не станет возиться со скромной полуденной трапезой, оскорблять и проклинать коллег. Отныне повседневные хлопоты будут обходить его стороной, старика настигнет спасительная нега. Труды Селима, некогда светлые, ослепительные, с годами обросли пугающими силуэтами странных разнородных существ, словно пришедших из иного мира: живописная вязь обернулась зловещей паутиной, населенной диковинными звероподобными фигурами, напоминающими не какое-нибудь конкретное животное, но сразу нескольких. Этот чудной зверинец, рожденный его собственной рукой, приводил старика в ужас, одолевал даже во сне, отравлял каждый ломоть хлеба.

Селим говорил, что своей бедой обязан двум зловредным существам – он называл их Гог и Магог – и что явились они как предвестники его скорой смерти. Старик утверждал, что лишь он один способен им противостоять, а не то они примутся пить воду из всех водоемов и рек. С каждым словом речь его замедлялась, и под конец он совсем уж замогильным голосом жаловался, что лишился своего единственного света, что пророк наш его покинул.

Селим нервничал оттого, что рука все меньше слушалась его. Он тщетно пытался вновь увлечь ее в мир, населенный дивами [12] Персидское слово, обозначающее в основном злых и мрачных духов. Они часто встречаются в произведениях персидского эпоса, причем некоторые из них олицетворяют доброе начало. и джиннами, [13] В представлении мусульман – существа, созданные из пламени или пара, невидимые для людей и наделенные рассудком. однако изысканные иллюстрации не приближали его к Творцу, а напротив, отдаляли. Он ощущал себя отвергнутым, постоянно пребывал в молчании, избегал людей.

Он и при жизни был настолько недвижим, что, глядя на его бездыханное тело, я поначалу решила, что это всего лишь шутка. Однако в глазах его не было блеска, а брови не шевелились. Безвольно повисшие руки свидетельствовали о том, что блаженство, ведомое тем, кто верит, покинуло его. Когда горло освободили от петли, тело Селима стало жестким, как его каламы, твердым, как деревянные кисти. Двое мужчин, предавших его земле, прочли единственную суру, которую помнили, и на этом заупокойная служба закончилась. И я была уверена, что душа Селима будет годами бродить в стенах нашей мастерской в поисках каллиграфических инструментов, нетронутых листов и маки, [14] Ножницы. подаренных ему Зухди Эфенди, каллиграфом великого султана Абдулмесида.

Ему и в смерти будет не хватать усеянного анекдотическими автографами подлокотника и любимых порванных шлепанцев.

Каково же было мое удивление, когда, наводя порядок в вещах покойного, я наткнулась на предназначенный мне сверток. Он был перевязан веревочкой, из-под которой выглядывал лист бумаги. Старец четким почерком старательно вывел мое имя: «Риккат». Должно быть, этим ценным подарком он хотел выразить свою любовь ко мне и благодарность за помощь и послушание.

Переезд на пароме через Босфор с драгоценной ношей в руке показался мне бесконечным. Стоя на палубе, я жадно вглядывалась вперед. Мне не терпелось побыстрее ступить на пристань Бейлербея. Зубоврачебные инструменты мужа на время станут моими сообщниками. Под их жужжание я спокойно наведу порядок в своем закутке. Мне досталось редкое сокровище, и отныне вся моя жизнь должна была измениться.