Анита Мейсон - Иллюзионист

— В таком случае как ты объяснишь: «Среди богов нет таких, как Ты, Господи»? Книга Псалмов. И: «Боги, которые не сотворили неба и земли, исчезнут с земли и из-под небес»? Иеремия. Подобных цитат очень много.

— Фигуры речи, — сказал Эли.

— Проблема монотеистов в том, — сказал Симон, — что у них нет абсолютно никакой интеллектуальной целостности.

Эли сердито надкусил оливу, и его зубы неприятно скрипнули по косточке. Симон посмотрел на него с улыбкой. Люди, жившие по Книге, не осознавали, как легко доказать их заблуждения с помощью Книги же. В Книге содержалось огромное множество богохульств.

Он решил продолжить игру.

— Он всеведущ, этот ваш Бог? — спросил он с издевкой.

— Естественно. Какой толк от не всеведущего Бога?

— Тогда он плохо проявляет это качество. Он не знает, что Адам и Ева попробуют яблоко, вынужден отправляться в Содом, чтобы выяснить, что там происходит, сожалеет, что создал человечество, а это свидетельствует о том, что он не предполагал последствий… Потом, есть качества, за которые его любят больше всего, — его справедливость, милосердие, общая отеческая забота. За послушание приказу Давида — который он, собственно, сам Давиду и подсказал — он убивает больше народу, чем взбеленившаяся Ассирийская армия. Двое детей нагрубили пророку и были съедены медведями. Кого-то еще поглотила земля за то, что тот неправильно приносил жертву. Даже Моисей был однажды на волосок от смерти без всякой на то причины, — во всяком случае, мне не удалось ее установить. А бедный старый Иов! Он вообще ничего не делал, когда его стада угнали, а его дом рухнул, погребя его детей, а сам он вышел весь в струпьях. Единственное, что требуется, чтобы этот любящий отец втоптал тебя в землю, — это выйти за порог своего дома в ясный день, когда ему будет хорошо тебя видно. Эли, хмуро слушавший первую часть речи, не удержался и улыбнулся.

— Ну хорошо… — сказал он.

— Недостаточно убедительно? — продолжил Симон. — Верь, если должен, что этот ужасающий Бог есть все, о чем он говорит. Возможно, ты даже прав. Но если это так, тебе понадобятся аргументы получше, чем те, что содержатся в Писании.

— К счастью, — натянуто заметил Эли, — истина остается истиной, невзирая на то, какие аргументы используются в ее защиту.

— Да. Но ты заблуждаешься, если считаешь, что вера не нуждается в интеллектуальной поддержке.

Эли кусал губу.

— Если не находится хороших аргументов, почти наверняка верование ошибочно, — сказал Симон. — Истинная вера всегда предоставляет собственные доказательства. Причем эти доказательства будут именно такими, какие требуются. Времена и обстоятельства изменились с тех пор, как были написаны Книги, так изменились и требования. Ты оказываешь своей вере плохую услугу, снабжая ее доказательствами, которые в наши дни могут показаться фальшивыми.

Его рассуждения усложнились, но Эли внимательно слушал.

— Говоря простым языком, — сказал Симон, — то, что было хорошо для наших отцов, недостаточно хорошо для нас, и если мы хотим сохранить веру наших отцов, нам нужно найти для нее новую интерпретацию, которая бы соответствовала нашему мышлению.

— Новую интерпретацию? — Эли взвешивал слова. — Какую новую интерпретацию?

Симон пожал плечами. Он не знал. Вопрос был исключительно теоретическим и не стоил дальнейших раздумий. Он попытался переключиться на что-нибудь другое, но понял, что Эли напряженно смотрит на него, словно пытаясь проникнуть в скрытое значение слов.

— Вы сами, — сказал Эли, — воспитывались в нашей вере.

— Да. И я счел ее недостаточной.

— Но вы говорили о «нас». «Нам» нужно найти новую интерпретацию.

— Я говорил риторически.

— Правда? — сказал Эли. Это не было похоже на вопрос. Он смотрел на пол, как будто там было что-то написано. — Вы можете найти новую интерпретацию? — неожиданно спросил он.

Симон начал улыбаться, но улыбка застыла на его лице, когда он увидел в глазах юноши ту же напряженность.

— Это не просто, — сказал он. — Поговорим об этом позже, если хочешь.

Эли кивнул. Непонятно почему, но уклончивость Симона его обрадовала.

Во время последовавшей за этим паузы Морфей вышел из состояния оцепенения.

— Если есть только один бог, — сказал он, — тогда император не может быть богом. Так?

— Ты ведь не веришь в эту чушь? — спросил с издевкой Эли.

Морфей обиделся.

— Иногда, с политической точки зрения, лучше не копать глубоко, — тихо сказал Симон. — В конце концов, какой будет вред, если сжечь немного фимиама? Может быть, мы все боги.