Анита Мейсон - Иллюзионист

История эта вымышленная, объяснял проповедник, но ее смысл правдив. Это свидетельствовало о глупости священников в его стране, так как они не поняли смыла истории и не запретили ее. Теперь он предлагает эту историю им, своим слушателям, как иллюстрацию их собственного положения. Поскольку они тоже сбиты с толку и напуганы. Они что-то потеряли и не знают, что именно.

Мужчинам и женщинам, которые слушали эти слова, показалось, будто что-то дрогнуло в самой глубине их души. Им напомнили о чем-то, непонятно о чем… о чем-то, что они когда-то знали. О силе, которой когда-то обладали? О месте, где когда-то жили? Обо всем этом и ни о чем из этого, о чем-то совершенно другом… И они почувствовали острую, необъяснимую ностальгию.

Озадаченные, странно возбужденные, подшучивающие друг над другом, но полные раздумий, они приходили снова и снова, чтобы послушать его. Они покорно внимали странному мифу о вспышках света, пронизывающих паутину вещества. Когда он сказал им, что проститутка — это символ великой тайны, они поначалу слушали его с улыбкой, но вскоре перестали улыбаться. Когда он сказал им, что, дабы стать свободными, им необходимо лишь знать, что они свободны, и не соблюдать нравственные законы, и обратить инстинкт, который практически поработил их, в орудие освобождения, — они не поверили ему и расходились молча.

Они слушали, размышляли, спорили и приходили снова. Однажды он поразил их чудом. Кто-то уронил перстень в жаровню, стоящую на тротуаре в аркаде близ Форума; проповедник засунул руку в угли. Перстень, когда он достал его, почернел, но на коже не было никаких следов.

Они попросили показать другие чудеса, но он отказался. Он сказал, что сделал это, только чтобы показать: плоть можно победить. Он сказал, что он здесь не для того, чтобы их развлекать.

Они приводили с собой друзей. С каждым днем толпа на Римском форуме становилась все больше. Он стал своего рода знаменитостью, этот странный иудей (или кто бы он там ни был), который говорил вещи, которые никто раньше не осмеливался говорить, мог касаться огня голыми руками и заставил их почувствовать острую тоску по чему-то — по свободе? силе? далекой родине? — чего они никогда не знали.

Слушатели заволновались только раз или два. Это было, когда неподалеку остановился крытый паланкин, который несли четверо рабов; человека внутри видно не было. Тогда люди расступались, освобождая дорогу, но паланкин никогда не продвигался в глубь толпы, всегда оставаясь в стороне. После того как паланкин исчезал из виду, люди успокаивались, но было заметно, что некоторое время они слушали проповедника невнимательно.

Он не делал никаких замечаний по поводу паланкина и не задавал никаких вопросов о его пассажире. Они тоже молчали. Проповедник был в городе недавно и понимал, что о некоторых вещах они знают больше, чем он.

В лучах заходящего солнца море казалось листом золота. По правому борту была земля, но они не собирались заходить в гавань. Под яркими звездами можно идти всю ночь: небо было безоблачным. Мачты скрипели — дул сильный юго-западный ветер. Они будут на Родосе к вечеру следующего дня. Пока плавание шло гладко, не считая морской болезни Марка, и было даже приятным.

Кефа сидел у руля и, нахмурившись, смотрел на горизонт.

Не надо было ездить в Антиохию. На что он рассчитывал? Положить конец ссоре между Савлом и Иаковом? Невозможно примирить того, кто не хочет мириться. Он только ухудшил положение своей неуклюжестью.

И позволил Савлу поведать о таких вещах, о которых он предпочел бы никогда не слышать.

Савл был рад его видеть. Даже больше чем рад: он был в восторге. Обратной стороной его вспыльчивого характера было необыкновенное душевное тепло. Савл был полностью лишен мелочности, сдержанности или расчета: он отдавал себя целиком, без изъяна. Кефа ценил это редкое качество — способность забыть о себе и давать безоговорочно, не считаясь с риском. Однако в Савле это сочеталось с гордыней, которая не допускала преуменьшения его роли. Сочетание этих качеств, чистосердечности и гордыни, помноженное на высочайший интеллект, который приводил Кефу в восхищение, делало Савла человеком, которого нельзя было недооценивать. А они его недооценили — в основном Иаков. «Я думаю, нам не стоит беспокоиться о Савле. Он не причинит нам вреда».

Возможно, то же самое говорили филистимляне об ослепленном Самсоне, когда он протягивал руки, чтобы обрушить крышу им на головы.