Эрвин Штритматтер - Романы в стенограмме

Дядя Филь редко приносил домой хотя бы часть своего жалованья, если не считать карнавальных масок, которые он на масленицу покупал для всей семьи, если не забыть про скребок для мозолей, который всучил ему на ярмарке какой-то языкастый коробейник, и если не упоминать о зонте-трости, которым запасся дядя Филь в преддверии осенних дождей, но на этой службе он их не дождался, так как с течением времени и в профессии разносчика газет к нему подкрались свои невзгоды или дядя Филь, как всякий человек, являющий собой некий центр, притянул эти невзгоды к себе, а может быть, случилось и то и другое, как мы и должны допустить, будучи честными диалектиками.

Все чаще и чаще дядя Филь приходил домой куда более веселый, чем веселый Фридолин, упившись шнапсом или пивом, пуская клубы дыма из ноздрей и ушей, и требовал, чтоб тетя немедленно ложилась с ним в постель. Бедной тете очень трудно было сказать «нет»: ведь она же видела, не ей одной люб ребячливый дядя Филь, трактирщики тоже очарованы им и снова угостили его даровым пивом.

Но склонность трактирщиков угощать его даром существовала только в рассказах дяди Филя. Своим растущим воодушевлением и усилившимися любовными желаниями он был обязан содержащемуся в пиве и шнапсе алкоголю, который покупал на деньги, внесенные за газеты. К сожалению, к великому сожалению, в обязанности дяди входило получение помесячной платы за подписку.

Сумма недоплаченных дядей Филем в агентство денег за газеты в результате воздействия высших сил все возрастала, и в агентстве заметили, что слишком уж часто дядя, разнося газеты, не застает никого из подписчиков дома.

Однажды тетю пригласили заказным письмом в агентство, и источник дядиного хорошего настроения и счастливого блаженства иссяк, но и тетя лишилась своей весенней вечерней радости, единственной, кроме кофе, которая ей еще оставалась. «Нет, все-таки я верю в его искреннее расположение ко мне, так ведь?» — объявила она в агентстве и взялась сама получать деньги за подписку и обязалась уплатить дядин долг.

Интерес дяди к разноске газет угас, не помогли ни теткины головомойки, ни призванная на помощь бабушка, потому что дядя целиком предался болезни. К болезни он прибегал постоянно, когда его принуждали делать то, что ему разонравилось. Теперь это снова были руки, им велели, а они не хотели, и дядя показывал их всякому желающему: «Поглядите на эти подагрические узлы — что твой биллиардный шар, а?»

Ну мог ли дядя Филь с такими руками отвечать за свои поступки? Что удивительного, что такими руками не отделишь один тонкий газетный лист от другого такого же?

Чтобы поскорее избавиться от обременительного хождения с сумкой, портившего ему приятные утренние чтения, дядя засовывал в почтовые ящики своих клиентов больше газет, чем они выписывали и чем хотели получать. Пусть подписчики сами распределяют газеты между собой, пусть договорятся!

На пальцах дяди действительно виднелись узлы, но никто не знал, новые они или появились много лет назад. Дядя утверждал, что получил подагру во время работы на суконной фабрике, и эта подагра находилась в явной зависимости от надобностей дяди: в нужный момент наступало ухудшение, и бедняга Филь, едва ему это требовалось, превращался в достойного сожаления калеку.

Охваченная сочувствием тетя заново перестраивала свою жизнь, утром в агентстве она вешала через плечо сумку и мчалась по улицам как спасающаяся бегством карликовая курочка, спешила вверх и вниз по лестницам, обегала все дома. Я встречал ее, когда она бежала по Длинному мосту или около почтамта, мимо которого я шел в школу.

Уже поседевшие крылья наседки — непослушные пряди волос свисали почти до плеч, она торопилась, и ее повернутые внутрь ступни двигались несогласованно, затравленная женщина спотыкалась. «Бог мой, — обращалась она ко мне сквозь свистящее дыхание, — Филь, он, ты понимаешь, не разнес газеты, кэк пэдабает, так ведь?»

Я ругал дядю Филя, повторяя слова, которыми обзывал его дед: «свинья собачья» и «чертова перечница», но тетя Элли тотчас же заступалась за него: «Нет, нет, надо отдать ему должное, у него сейчас подагра, надо с ней считаться». И тетя мчалась дальше в страхе, что дети и дядя Филь перевернут все в доме вверх дном.

Дядя Филь сидел дома в качестве няньки при детях, а дети меньше всего мешали ему читать, если он возможно дольше держал их в постели и если давал им в постель утюг, скалку, накрахмаленный мужской воротничок и тюлевую гардину, чтоб они играли в свадьбу.