Анне Рагде - Тополь берлинский

Он попросил курьера помочь с гробом. Представительницей церкви оказалась недавно принятая на работу худющая девушка, и, хотя он сам и фру Марстад были людьми сильными, нужен был четвертый, чтобы вынести гроб из морга и водрузить на катафалк.

Фру Габриэльсен была занята офисной работой, общалась с родственниками. Курьер отказывался, но Маргидо сделал вид, что все предрешено, и отвел его в маленькое красное здание.

Там ждала модель «Натура» отшлифованная. Все молча подняли гроб и понесли, следя за каждым своим шагом, под свежим снегом таилась наледь. Мальчик был довольно легким, но вместе с гробом ноша оказалась внушительной. Когда гроб был надежно установлен на катафалке, и фру Марстад покатила его мимо скамеек, курьер мигом улетучился. Служащая принесла веник и смела с гроба снег, как только его установили на место. Фру Марстад принесла подсвечники и вазы для цветов.

— А сборники псалмов? — спросил Маргидо.

— Лежат в конверте в моей сумке, я как раз собиралась выложить их на стол, когда вы вошли, — ответила она.

Он с облегчением отметил, что, если почти всю работу оставить на женщин, не возникает никаких проблем. Пока он сидел у постели матери, ничто не было забыто, более того, бюро одновременно занималось еще двумя похоронами.

Две остальных семьи не надо было навещать, все устраивалось в больнице, оба покойника были стариками, поэтому Маргидо и согласился за них взяться. Женщинам не нравилось прибирать трупы на дому в окружении ужаса, истерики и нервных срывов у родственников. На первой странице сборников псалмов для Ингве Котума была пастельная картинка с зимним пейзажем, имя, дата рождения и смерти. Священник Фоссе помогал выбирать псалмы. «Так возьми меня за руку», «Веди, мягкий свет», «Вечно бесстрашный». Они не хотели салонной музыки и попросили органиста сыграть Баха.

Семья, как догадался Маргидо, хотела поскорее пережить это, и он прекрасно понимал их. Наверное, только сестры скажут по паре слов, и все.

Люди начали приходить сильно заранее. В маленькой каменной церкви было тесновато, и все это знали, хотя ожидалось много народу — еще бы, такая трагедия.

Они с фру Марстад не успели разложить ленточки, когда уже появились первые прихожане с мокрыми плечами и снегом в волосах. Помещение церкви вскоре пропахло мокрой одеждой и свежими цветами, он тихо обходил ряды и раздавал псалмы тем, кто не взял на входе. Во время похорон все происходит медленно, движения, улыбки, кивки, будто бы все инстинктивно чувствуют, что в смерти есть какая-то торжественность.

Зажгли свечи, церковь все наполнялась, родственники пришли чуть ли не последними. Обычно родственники появлялись первыми. Отец мальчика поздоровался с Маргидо за руку и шепотом извинился за опоздание. У жены случилась истерика перед самым отъездом, сказал он, пришлось дать ей снотворное, оставленное врачом в день смерти Ингве, больше ничего в доме не было кроме парацетамола, а он вряд ли бы помог.

Маргидо отвел их на первый ряд, где они опустились на скамейки и посмотрели на гроб, будто видели его впервые. Тот стоял в море цветов, в свете свечей и слабом отблеске декабрьского дня, едва пробивавшемся сквозь высокие арочные своды метровой толщины. Зазвонили колокола, разнося весть сквозь пургу, органист заиграл прелюдию. Многие в церкви уже откровенно плакали, мест на всех не хватало. Маргидо был рад, что церковь не украсили рождественской елкой, родственники усопшего этого бы не вынесли, и пришлось бы ее убрать. Тут довольствовались одним вертепом, что куда больше подобало случаю. Прекрасный старый вертеп с соломенной крышей.

Когда священник начал службу, и Маргидо оставалось только ждать момента, чтобы прочесть надписи на венках, он погрузился в собственные мысли. Сколько осталось до того момента, когда он сам сядет на первую скамейку? И во что одеть старуху? Найдется ли в бюро одежда, которую можно было бы использовать? И кто сядет в церкви на остальных рядах, если семейство уже долгие годы ни с кем не общается?

Сестры Ингве рука об руку стояли у гроба. Они пели песню, которую сочинили сами на известную мелодию, но он был не в состоянии вспомнить ее название. Пели что-то про птиц и о том, что брат сам был птицей, перелетной птицей, которая внезапно покинула их, потому что стало слишком холодно. Люди на скамейках вовсю всхлипывали, сморкались, беспомощно и неуклюже вытирали глаза, проход между скамейками в дальнем конце церкви был забит, три подростка обнимали друг друга, на полу валялся сборник псалмов, по которому прошлось много ног, и он посерел от влаги. Как бы Маргидо хотел остаться здесь один, может, взять ключ у служащей в какой-нибудь из дней, запереться и посидеть в одиночестве, послушать, о чем говорят стены, и не стыдиться, что больше не верит ни в ад, ни в рай?