Ричард Олдингтон - Единственная любовь Казановы

Надежды Казановы побыстрее подвести разговор к теме бессмертия не оправдались. Магическое слово «король» открыло шлюзы памяти старого придворного, и из него потоком полились рассказы о великолепии Версаля, о мадам де Помпадур и о герцоге Ришелье, о Вольтере и танцовщице Камарго, о…

— Кстати, госпожа герцогиня Шартрская… — прервал сам себя граф посреди прелестной истории об одном дворцовом скандале. — Вы, конечно, знали, что она была из адептов [12] Адепты — посвященные в тайны какого-либо учения, секты. ?

— Конечно.

— К сожалению, — продолжал граф самым серьезным тоном, — беспорядочная жизнь свела на нет все ее познания. Нечистые, даже среди посвященных, не имеют власти над духами.

— А как же, сударь мой, — прервал его Казанова, — как же в таком случае мы с вами?..

Казанова пожалел о своей дерзости, лишь только эти слова сорвались у него с языка: подобно многим людям, граф не всегда был последователен и в одном настроении мог улыбнуться и почти не оспаривать выпадов против своих успехов у женщин, а в другом — мог в ярости возмутиться на любой намек, что он не самый великий спирит из адептов. А главное, графа не могло не возмутить то, что его ставят на одну доску с человеком, которого он считал презренным предателем Высокой мистики.

Однако вместо вспышки, ожидаемой Казановой (проклинавшим свое безрассудство, которое могло вызвать ее), граф лишь улыбнулся и умиротворяюще повел тонкой белой рукой, наполовину скрытой элегантными кружевами.

«Ему что-то от меня нужно! — мелькнуло в голове Казановы. — Вот это уже лучше».

— У герцогини Шартрской была прекрасная коллекция оккультных книг… — как бы между прочим добавил граф, мечтательно глядя на пылающие угли.

Казанова тотчас все понял и теперь уже знал, почему граф Сен-Жермен так неожиданно явился к нему, и, хотя глаза старого игрока на миг сверкнули, на лице его не отразилось ничего.

А за вроде бы вскользь произнесенными графом словами скрывалось вот что. Казанова тоже знавал распутницу герцогиню, «одалживал» книги из ее дорогой библиотеки — книги, которые он «забывал» вернуть, ибо среди адептов их денежная стоимость была очень высокой. Ну и, конечно, они были давным-давно проданы бородатым немцам и растрепанным французам, занимавшимся поисками «философского камня» и «эликсира жизни» и погонями за прочими химерами, о чем граф, конечно, знал. Однако в прошлую зиму Казанова, страдая одинокими вечерами от скуки, попытался восстановить по памяти один труд, столь редкий, что, по слухам, он существовал всего в двух экземплярах, и, когда работа была завершена, показал ее своему покровителю графу Вальдштейну, как если бы то был оригинал…

— Позвольте быть с вами откровенным, — вежливо произнес граф Сен-Жермен, однако вид у него при этом был необычайно хитрый. — Насколько я понимаю, некоторые из этих книг попали к вам — самым достойным, конечно, образом, самым достойным.

— Ну и что же, если попали?

— Ничего, ничего, я это так, из праздного любопытства, — чуть слишком поспешно сказал граф.

— Ничто не бывает просто так, мой дорогой граф, — слегка съязвил Казанова. — Даже праздное любопытство.

— Что ж, кавалер, — сказал граф, увидев свою ошибку, — позвольте признаться: любопытство у меня не праздное. Мне бы хотелось посмотреть эти книги… Нельзя ли уговорить вас одолжить мне их? Человеку уважаемому и, конечно, такому же адепту?

Казанова медленно и торжественно покачал головой — с таким видом, точно на нем лежала огромная ответственность.

Граф понял свою ошибку.

— Или же, — многозначительно добавил он, — возможно, вы согласились бы расстаться с ними — за вознаграждение?..

— При условии, конечно, что вознаграждение будет соответственным… — начал Казанова.

— А также при условии, что у вас по-прежнему есть эти книги, — вставил граф, сверля его острым взглядом.

Казанова медленно, по-стариковски медленно, поднялся с кресла, всем своим видом выражая серьезность и значительность, хотя внутри у него сидел дьяволенок и хихикал, так что Казанова с трудом подавлял подступавшие к горлу смешки. В торжественном молчании, с загадочным выражением лица он открыл в своем столе из розового дерева потайной ящик и извлек шкатулку слоновой кости, на которой были вырезаны пентаграмма и знаки Зодиака. С величайшей осторожностью он достал из нее небольшой, замызганный и потрепанный манускрипт. Поцеловав его в знак явного уважения, а на самом деле с тем же чувством, с каким игрок целует фишку, Казанова осторожно положил манускрипт графу на руки.