Джек Керуак - Бродяги Дхармы

Местный шел в Санта-Барбару, где я снова отправился на пляж, искупался, развел в леске костерок и поел, а потом вернулся в депо с большим запасом времени до «ночного призрака». «Призрак», в основном, составлен из платформ, к которым стальными тросами принайтовлены грузовики-трейлеры. Огромные колеса заблокированы деревянными брусьями. Поскольку я всегда укладываюсь головой под эти брусья, то если когда-нибудь случится катастрофа — прощай, Рэй. Я прикинул, что если мне суждено умереть, едучи на «ночном призраке», так от судьбы не уйдешь. Я прикинул, что у Господа для меня еще есть работенка. «Призрак» подошел точно по расписании, я влез на платформу под грузовик, расстелил спальник, засунул башмаки под свернутую куртку, что была у меня вместо подушки, расслабился и вздохнул. Вж-жик — и нас нет. И теперь я знаю, почему бродяги называют его «ночным призраком» — потому что обессиленный, совершенно ни о чем не позаботившись, я крепко заснул и проснулся только под накалом фонарей торговой конторы в Сан-Луис-Обиспо — в крайне опасной ситуации: поезд просто остановился не на том пути. Но у конторы не было видно ни души, глухая ночь, а кроме этого, как раз когда я проснулся, не увидев ни единого сна, впереди уже рявкал гудок, и мы трогались — ну точь-в-точь призраки. А после этого я уже не просыпался до самого Сан-Франциско поутру. У меня оставался доллар и Джафи ждал меня в избушке. Все путешествие оказалось быстрым и просветляющим, как сон, и я вернулся.

Если у Бродяг Дхармы когда-нибудь в Америке и появятся мирские братья, живущие нормальной жизнью — с женами, детишками и домами, — то они будут похожи на Шона Монахана.

Шон был молодым плотником, жил в старой деревянной усадьбе, до которой по проселку от сбившихся в кучу коттеджей Корте-Мадеры было очень далеко; он ездил на старом драндулете, лично пристроил сзади к дому веранду, чтоб устроить там детскую для будущего потомства, и выбрал себе жену, которая соглашалась с ним в малейших деталях касательно того, как жить в Америке радостной жизнью, не имея много денег. Шону нравилось брать у себя на работе отгулы, чтобы просто подниматься на горку к избушке, входившей в ту недвижимость, которую он арендовал, и проводить там весь день в медитациях, в изучении буддистских сутр, заваривая себе целые котелки чая и время от времени задремывая. Жену его звали Кристина — красивая девчонка с волосами медового цвета: они у нее рассыпались по плечам; она бродила по дому и двору босиком, развешивала стирку и пекла домашний черный хлеб и печенье. Она была мастерицей готовить еду из ничего. За год до этого Джафи сделал им подарок на годовщину свадьбы — десятифунтовый мешок муки, и они очень обрадовались. Шон был, на самом деле, таким старозаветным патриархом: хоть ему и было всего двадцать два года, он носил длинную бороду, как у Святого Иосифа, и в ней жемчужно блестела белозубая улыбка, а его молодые голубые глаза лучились. У них уже было две дочери-малютки, которые тоже лазили по дому и во дворе босиком: их воспитывали так, чтобы они сами о себе заботились. В доме у Шона на пол были постелены соломенные циновки — там тоже надо было снимать обувь, когда заходишь. У него имелось огромное количество книг, а единственной роскошью была радиоаппаратура, на которой он слушал свою прекрасную коллекцию индийских пластинок, фламенко и джаза. У него были даже китайские и японские пластинки. Обеденный стол был низким, черным, лакированным, в японском стиле — поэтому чтобы поесть у Шона в доме, нужно было не только ходить в носках, но и усаживаться прямо на циновки вокруг стола кому как нравилось. Кристина замечательно готовила вкусные супы и бисквиты.

Когда я приехал к ним в полдень, слез с «грейхаунда» и прошел около мили по битумной дороге, Кристина сразу же заставила меня сесть за стол и накормила горячим супом и горячим хлебом с маслом. Нежное создание.

— Шон вместе с Джафи на работе в Сосалито. Вернутся часам к пяти.

— Я схожу к избушке, посмотрю на нее и подожду их там.

— Можешь и здесь посидеть, пластинки послушаешь.

— Да я не хочу тебе мешать.

— Ты мне вовсе не будешь мешать, я только повешу белье, испеку хлеба на вечер и кое-что заштопаю. — С такой женой Шон, плотничавший весьма нерегулярно, умудрился отложить в банк несколько тысяч долларов. И, как патриарх в старину, он был щедр, всегда настойчиво угощал тебя, и если у него в доме было двенадцать человек, он устраивал большой обед (простой, но вкусный) на широкой доске во дворе, и там всегда стоял большой кувшин красного вина. Это, однако, было общественным уговором, и он очень строго за этим следил: на вино скидывались, а если люди приезжали, как оно всегда бывало, на несколько выходных подряд, то должны были захватывать с собою еду или давать на нее деньги. Потом ночью, под кронами и звездами, когда все были уже накормлены и пили красное, Шон выносил свою гитару и пел народные песни. Когда я от этого уставал, то просто забирался на свою горку и ложился спать.