Положили и перестали обращать на него внимание. Только беспокойные взгляды гостей напоминали нам иногда, сколь неуместна тут вставная челюсть. Потом обнаружилось, что она замечательно подходит на роль пресс-папье. Очень удобно было поместить на видное место письмо или счет и прижать массивными золотыми зубами. Мы обедали рядом за столом, и они нас нисколько не смущали.
Все пошло прахом, покатилось под откос. Да разве допустил бы наш отец, с его неуемной энергией, чтобы в гараже завалились ворота. Он неусыпно следил, чтоб не появилось нигде ни трещинки, ни щели, чтоб краска не отлупилась, крыша и трубы не текли. Пусти его в Венецию, он бы спас «Светлейшую» от затопления, фасады бы зацементировал, дерево пластиком «Формика» покрыл, каналы осушил, гондолы по рельсам пустил — но Венецию спас. Он мечтал о саде в стиле Людовика XIV — с гротами, каскадами и нишами в цветах. Тетушка даже начала беспокоиться, что в этом саду не разместятся ее святые. Все, что осталось от этой безумной мечты, — это карандашный план на листке бумаги да гранитные глыбы, привезенные из Бретани в багажнике автомобиля: их сложили у садовой стены, где они вскоре заросли травой.
Такого рода титанические труды затмевали, конечно, его реставрационную деятельность более утонченного свойства — починку кукол, сперва для собственных дочерей, а потом, когда слава нового кукольных дел мастера возросла, и для всех девочек в округе, приносивших ему в надежде на излечение своих целлулоидных младенцев без глаза или руки. Он приставлял им недостающие органы. Для этого в своей мастерской среди банок с гвоздями он коллекционировал части тела пришедших в негодность голышей — глаза, головы, руки, ноги: ну прямо выставка жертвоприношений. Случалось, куклы выходили из мастерской с глазами разного цвета или с разными ногами: одна другой короче, розовей, толще, — но девочки, похоже, разницы не замечали.
Гараж на краю сада, построенный отцом нашего отца, выходил на улицу металлическими воротами — дерзкой новинкой для тех лет. Успех Эйфеля и слава Венделей сыграли не последнюю роль в выборе Пьера. Боясь не поспеть за веком, он уверовал, что железо — долговечнейший из материалов и что только металлическая броня оградит его дом от нападок времени.
Поскольку за воротами никто не следил — а их надо было шкурить и красить раз в три года, — ржавчина легко с ними расправилась. Сначала вокруг заклепок выступили охряные атольчики, затем они разрослись в острова, образовали континенты, подобно коралловым рифам разъедая зеленую карту ворот. В конце концов их постигла участь Помпей, и только несколько лоскутков сохранившейся кое-где краски напоминали об их славном прошлом. В них можно было пальцем продавить дырку. Изъеденные ржавчиной листы железа шелушились, точно кора платана. Перед тем как их заменили, ворота сделались до такой степени опасными, что нам запретили к ним подходить. Мы могли подцепить металлическую занозу и заболеть столбняком, нас грозили раздавить тяжелые створки или пронзить отпаявшиеся рейки. Всякий мусор залетал в гараж из соседнего сада, и гнездившиеся под крышей ласточки использовали его для строительства гнезд; теперь их никто не беспокоил, они кружили и покрикивали в свое удовольствие.
Управляться с этими воротами с самого начала было непросто. Они складывались, как ширма, их надо было закрывать вдвоем или же иметь такой рост, как у нашего отца. Приходилось тянуть створки на себя и одновременно втыкать в специальные отверстия металлические стержни, которыми они крепились вверху и внизу. Но пальцы не удерживали тяжелые в два с половиной метра высотой створки, поднятая вверх рука немела, а в ту самую минуту, когда вы прицеливались штырем в паз, проделанный в толстенной балке, оттуда падала крошка ржавчины и попадала прямо в глаз. Тогда, отпустив створки и бросив штырь, в бессильной ярости вы терли веко, отчаявшись когда-либо совладать с воротами. А ведь, казалось, это проще простого, пока закрывал их папа, сильный, как все отцы; так, на конкретном примере мы познавали, что после его смерти опасности будут подстерегать нас на каждом шагу и преодолеть их можно только с душой твердой и закаленной, как сталь, — мы же умели только хныкать, словно жалкие Робинзоны, выброшенные на неизведанный архипелаг.
Что касается деревянных ворот, закрывавших гараж со стороны сада, они напоминали теперь догнивающий на берегу, опутанный водорослями форштевень. В такое состояние их привели атлантические дожди и нещадные удары мячом, сотрясавшие старые доски. Поначалу они скрипели, затем появились первые трещины, а потом в один прекрасный день, взметнув сноп щепок, мяч пробил ворота насквозь и ударился в железные створки на том конце гаража. С течением лет доски провисали, отрывались, падали в траву и лежали там небрежно брошенными, как палочки для игры в микадо.
Читать дальше