Анне Рагде - Раки-отшельники

— Я не знаю! Не знаю я…

Она заплакала, проклиная себя за это. Он тут же подошел, сел на корточки и обнял ее.

— Пусть пройдет пара дней, — сказал он.

— Пара дней? Чем это поможет? — сказала она и опустила голову ему на плечо, было так хорошо к кому-то прислониться, почувствовать чьи-то руки, она заплакала еще сильнее, он только молча обнимал ее.

Сквозь плач она слышала шум свиней за дверями, нетерпеливое хрюканье, почувствовала, что несмотря ни на что ждет встречи с ними. Сдюжит ли она, справится ли со свиньями, научится ли проводить осеменение и опорос, лечить поросят, а эти черные зубы, которые надо удалять, а если свиноматки бесятся, берут поросят и?.. Неужели она все-таки крестьянка? Это у нее в крови? Мать тоже была хуторской. А ее интерес к домашним животным и собакам посреди большого города, неужели это тоже результат подсознательного желания работать с животными, жить этим?

— Дело не в том, — сказала она и подняла голову, — что я не хочу заниматься хутором. Просто отец себя так ведет, и решение надо принимать так срочно…

— А ты не думала, что он такой злой и недовольный как раз из-за этого? Потому что боится? Потому что ничего не решено? И если ты скажешь ему, что займешься хутором через десять лет…

— Боюсь, хутор десяти лет не протянет. Он разорится задолго до этого срока. Может, уже разорился.

Она встала, достала туалетную бумагу и высморкалась, вытерла глаза.

— Прости, пожалуйста, — сказала она.

— Ты не единственная. Здесь в округе масса людей, которые испытывают такие же сомнения, стоит ли игра свеч. Но, как правило, они помладше.

— Отец сказал практически то же самое. Он сказал, что им пять.

— Кому-то, может, и пять. Мой старший брат получил хутор, но до сих пор не может решить, расширять его или махнуть рукой на это дело. Если он откажется, будет моя очередь. Я бы расширил.

— А почему бы вам не объединиться?

— Его жена не хочет. Она хочет бросить хозяйство, — ответил он. — Кажется, женщины здесь совсем одурели. Надевай комбинезон. А потом поехали вместе есть пиццу. Сегодня пятница, нельзя сидеть одной в своей комнате и пить коньяк. Я угощаю. Выпьешь пол-литра свежего пива, а я тебя отвезу домой.

Когда они закончили, было около девяти, она приняла душ и на секунду заглянула в гостиную, чтобы попрощаться. Отец лежал, как прежде, кофе стоял нетронутый на подносе, зато дедушка съел весь молочный шоколад и вынул нижнюю челюсть. Она постаралась не задумываться, зачем он это сделал.

— Я съезжу прогуляюсь с Каем Рогером, — сказала она. — Вернусь поздно, но поднимусь очень тихо, никого не разбужу. Спокойной ночи.

Дедушка кивнул:

— Спокойной ночи.

Она сидела с накрашенными глазами, в джинсах, которые не надевала уже целую вечность, и чувствовала себя человеком. Кай Рогер тоже преобразился. Тоже в джинсах и черной кожаной куртке, волосы зачесаны назад, она разглядывала его, пока он стоял у стойки и заказывал пиццу, он и в самом деле был очень даже ничего.

— С чесноком? — крикнул он.

— Да, спасибо. И побольше!

Он купил себе легкое пиво и пол-литра обычного пива для нее. Повар крутил тесто в воздухе, наверняка оно предназначалось им, с пепперони и ананасом.

— Я так рада, что вырвалась, — сказала она. — Огромное тебе спасибо.

— Да уж, главное, очень вовремя.

— Только… я не могу говорить о хуторе, о деньгах, о разрухе и тому подобном, ладно?

— Хорошо. Честно говоря, я и сам не хочу об этом разговаривать. Лучше расскажи что-нибудь интересное об этом Херриоте, про которого ты читаешь. Это не тот, которого в юности бросили посреди деревни в глубокое озеро недовольные крестьяне?

— Ну вот, видишь, мы опять об этом…

Он засмеялся, она выпила, пиво было ледяным, их разделяла свеча в оловянном подсвечнике.

— Тогда лучше расскажи про Осло, — сказал он. — И расскажи, как мне воспитывать щенка лабрадора, я только что заказал кобеля у друзей, щенки родились три дня назад.

— Да, об этом я могу говорить, — ответила она и улыбнулась.

Удивительно, что он вообще смог поесть сегодня. Смог! Пихал еду в рот, когда все кончено, а она даже не понимает. Креветки. Креветки в соусе. Ладно, пусть не хочет заниматься хутором, но откуда такая расточительность? Наверное, от Сисси. Он в свое время не понял мать, когда она отказала Сисси только из-за того, что та положила слишком толстый кусок паштета на бутерброд. Паштета получилось даже больше, чем хлеба, но тогда он не задумывался об этом, поскольку мать готовила все сама. Он думал, она обрадуется, что Сисси понравилась ее стряпня, а вместо этого мать сказала, что при такой жадности и расточительности хутор разорится. Сами они макали кончик ножа в паштет и мазали его тоненькой пленкой на маргарин. Вкус еле чувствовался. Турюнн была совсем другой, она была дочерью своей матери, с венскими булочками каждый день и креветками в соусе, надо посмотреть правде в глаза.