Анне Рагде - Раки-отшельники

— Уезжаете? — спросил дедушка. Челюсть брякнула.

— Да.

Она наклонилась и прижалась к нему щекой. Воняло. От него пахло старым человеком, старой одеждой и старым домом, а изо рта пахло тортом и кофе. Она обнимала его впервые, он едва успел приподнять руку.

— Пока, — прошептала она. Что ей еще сказать, ей нечего ему обещать. — Всего тебе хорошего.

— Я хочу в дом престарелых, — прошептал он.

— Что?

Она выпрямилась.

— Я хочу в дом престарелых. Кто-то должен этим заняться. Не знаю, что на это скажет Тур, но я хочу.

— Поговори с Маргидо, — сказала она.

«И почему только он дождался самого последнего момента со своим заявлением, — подумала она. — Я уже не могу ничего поделать».

— Позвони Маргидо и скажи ему, — попросил он.

Она заглянула в морщинистое лицо, в глаза за стеклами очков и вдруг разглядела всю его жизнь и захотела плакать, выплакать всю тоску по потерянной жизни этого человека. Она кивнула и, не отпуская его взгляда, сдержала слезы.

— Я поговорю с Маргидо, — прошептала она. — Завтра ему позвоню.

Она погладила его по щеке, дотронулась до щетины и увидела, как его взгляд тускнеет, потом повернулась и вышла через пустую кухню, где трещала печка, полная пылающих дров, на двор. Там стоял Эрленд, сунув голову в машину, а Крюмме протягивал руку Туру, чтобы попрощаться.

— Спасибо, Тур. Все было… замечательно, — сказал Крюмме. Маленькому толстому датчанину приходилось запрокидывать голову, чтобы посмотреть крестьянину с Несхова в лицо. Датчанин, чье появление на хуторе за пару дней до Рождества совсем не обрадовало хозяина. Тур улегся спать оскорбленный, когда заметил руку Эрленда на коленке Крюмме под кухонным столом.

— Приезжайте еще, — сказал отец и отвернулся. — Может, летом. Тут летом хорошо.

— Может быть, приедем, — ответил Крюмме и горячо закивал, понимая, чего стоили Туру эти слова.

— Где бы еще раздобыть картонный тубус?! — выкрикнул из машины Эрленд. — Он же помнется!

— Кто помнется? — спросила она.

— Плакат! Я его забрал! Только сейчас решил его забрать.

— Плакат с Аладдином Сэйном [1] Аладдин Сэйн — один из сценических образов рок-музыканта Дэвида Боуи, возникший при работе над одноименным альбомом (1973). из твоей детской? Он же совсем пожелтел, — возразила она.

— Вот и я говорю, — согласился Крюмме.

— А я хочу его забрать! Вдруг решил. Но ведь он совсем…

— Поехали! — скомандовал Крюмме. — Ты вперед сядешь, Турюнн?

— Турюнн поведет! — сказал Эрленд.

— Поведу? — удивилась она.

— Ну да! Господи, да это просто чудо, что Крюмме добрался сюда из самого аэропорта. Рождественское чудо! Он не умеет водить, тем более по гололеду.

— Вообще-то у меня есть права, — возразил Крюмме. — Так что ты преувеличиваешь.

— И зачем они тебе? — спросил Эрленд. — Чтобы запрыгивать и выпрыгивать из такси в Копенгагене? Поведет Турюнн.

— Ладно, — сказала она. — Но ты все равно поедешь сзади, Эрленд. Потому что у тебя вообще нет прав.

Она решительно обняла отца. И так же быстро его отпустила, села в машину, схватилась за ключ, который уже торчал из замка зажигания, и повернула его. Эрленд вжался в заднее сиденье, где ему едва хватало места среди кучи багажа, который он так рьяно до этого упаковывал. На скрученном в трубочку плакате откуда-то появилась резинка, потом он и вовсе перекочевал в руки к Эрленду.

Она открыла окно и помахала, выезжая со двора.

— Тебе надо убрать снег, папа! Хутор вот-вот занесет! Пока!

Он что-то ответил, но она не расслышала, зная, что он сядет на трактор, как только они уедут. Ему нравилось расчищать снег, к тому же не придется сразу заходить в дом.

— Давай же, поехали! — попросил Эрленд. — Едем!

Все трое судорожно замахали, насколько им позволял узкий салон автомобиля. Турюнн просигналила, они миновали липовую аллею, и тут она заплакала. Она громко всхлипывала, глотала ртом воздух и не могла остановиться. Эрленд наклонился вперед и обнял ее, Крюмме накрыл рукой ее ладонь. Она съехала на обочину, когда поняла, что из дома их уже не видно. И все плакала и плакала, пока отпотевали окна и печка работала на полную катушку. Остальные двое молчали, только гладили ее по голове и обнимали за плечи.

Она достала кусочек бумаги из кармана куртки и высморкалась, но тут же снова заплакала.

— Давайте все-таки я поведу, — предложил Крюмме.

Она покачала головой и снова высморкалась.

— Сейчас. Я сейчас возьму себя в руки, — сказала она. — Я просто… невозможно представить, как они там вдвоем…