Сара Груэн - Уроки верховой езды

— Я бы посоветовалась с адвокатом…

— Имеете право, — отвечает кто-то из них. — Но пока вам не предъявлено обвинение, адвоката предоставлять мы не обязаны.

Тем не менее меня снабжают телефонным справочником и показывают, где висит таксофон. Я выбираю адвоката наугад. Просто открываю «Желтые страницы» и набираю первый же номер, попавшийся на глаза.

Через полтора часа в комнате для допросов появляется Норма Блэкли. От ее нейлонового свитерка еще пахнет спагетти. Мы с ней совещаемся около двадцати минут, я все ей рассказываю начистоту. Она внимательно выслушивает, время от времени ободряюще кивая.

— Ладно, — говорит она наконец. — По мне, вы провинились в основном тем, что пытались удержать у себя коня, которого полюбили. Правда, позиция у вас пока уязвимая и останется таковой до полного прояснения всех обстоятельств. Просто не отвечайте на неудобные вопросы, да и я дам знать в тех случаях, когда лучше не отвечать. Помните, у вас есть право не говорить ничего такого, что может быть использовано против вас. И это не может быть вменено вам в вину. Мало ли что они успели вам наговорить, на обвинении это не скажется. Ну что, готовы?

Я киваю.

— Пожалуй…

Она выходит в коридор, чтобы пригласить детективов обратно.

— Привет, Норма, — говорит Фрикли.

— Здравствуйте, джентльмены.

Детективы снова усаживаются напротив меня, Норма занимает место в узкой части стола, то есть как бы между нами.

Пошуршав бумагами, Фрикли отпивает свежего кофе и продолжает допрос:

— Вам известно, как выглядит пегая лошадь?

— Доподлинно. У меня самой такая была.

— Когда?

— Двадцать лет назад.

— Лошадь из тринадцатого денника проходит по бумагам как пегая. Известно ли вам, каким образом масть животного сделалась сплошной?

— Аннемари, не отве…

— Известно. Это я его выкрасила.

— …чайте, — договаривает адвокатша.

И медленно поворачивается ко мне.

Самоса и Фрикли застывают на месте, держа ручки у бумаги. Они во все глаза смотрят на меня.

— Вы его выкрасили?

— Да, выкрасила, и вместо того чтобы подозревать меня неведомо в чем, вы бы лучше мне спасибо сказали! Если бы я не закрасила ему пежины, те типы — а судя по вашим вопросам, они как-то связаны с Маккалоу — увезли бы Гарру, ищи-свищи! На том бы дело и кончилось!

Я смотрю на Норму. Она вся красная, точно спелый гранат.

— Джентльмены, — произносит она. — Вы нас с моим клиентом не оставите на минуточку наедине?

Еще через час меня отпускают. Когда мой покалеченный автомобиль наконец въезжает в ворота, я чуть торможу, высматривая, светятся ли домашние окна. Но там темно, и я еду дальше. Для этого мне не нужно даже на педаль газа давить. Моя бедная машина просто катится под уклон, в точности как вчера ночью, и наконец замирает примерно там, где стоял коневоз похитителей.

Еще через минуту я отпираю денник Гарры и откатываю сдвижную дверь.

Я озираюсь впотьмах, пытаясь сообразить, что к чему. Наконец я замечаю выметенные половицы. Нигде ни горстки опилок. Перевернутая поилка. И задняя стена, больше не закрытая корпусом лошади.

— Аннемари, — раздается голос у меня за спиной.

Я оборачиваюсь. Это Жан Клод, в одних трусах, в наспех натянутой рубашке и в рабочих сапогах на босу ногу. Видно, выскочил из постели.

— Где он? — спрашиваю я и чувствую, как дрожит голос.

— Его забрали, — отвечает он тихо. — Сегодня под вечер. Твоя мать пыталась с ними спорить, но у них был ордер…

— Куда его увезли?

— Не знаю.

Я молчу какое-то время, потом спрашиваю:

— Они собираются нам его вернуть?

— Я бы на это не слишком надеялся.

Он стоит, беспомощно свесив руки. Ладони обращены ко мне, пальцы разведены в почти умоляющем жесте. И я даже в темноте вижу, какая боль отражается у него на лице.

Из меня словно выпустили всю кровь, оставив пустую никчемную оболочку. Я спрашиваю:

— Ты был при этом?

Жан Клод кивает.

Я долго молчу, силясь вообразить, как все было. Вот полицейский — может быть, даже совместно с представителем графства по делам животных — выводит Гарру из этого самого денника. Вот Гарра осторожно переносит чудесные полосатые копыта через эти самые направляющие. И цокает по полу, удаляясь в сторону коневоза, где уже опущен пандус…

— Как же он у них в коневоз-то зашел? — спрашиваю я, и на середине фразы голос срывается.

Я закрываю руками лицо. Я способна только стонать. Мне кажется, будто я неудержимо заваливаюсь навзничь, и я отступаю назад, чтобы опереться о стену. Вместо этого я спотыкаюсь о направляющие и растягиваюсь на полу. Когда проходит первое потрясение, я переваливаюсь на бок и сворачиваюсь, подтягивая колени к груди. Я прижимаюсь щекой к прохладным вытертым половицам его денника и вою.