Хельмут Крауссер - Сытый мир

Все на нас пялятся.

Том в ужасе раскрывает рот. Фред застыл с сомкнутыми губами и белыми кулаками. Лилли вздыхает. А Метис подходит и бежит рядом с нами.

— Хаген, что случилось? Швайнебакке, что ты делаешь?

— Не зови меня Швайнебакке, ты, дрянной негр! Скоро я и до тебя доберусь!

— Я горжусь тем, что я метис!

Бакке ничего на это не отвечает. Он гонит нас к двери вокзального отдела полиции и захлопывает эту дверь перед носом у Метиса.

Судя по всему, он замышляет что-то великое. Я с интересом жду, как же он всё это обоснует.

Старое пугало в униформе, отдалённо смахивающее на бабу, — он отстёгивает от меня Юдит и уводит её за дверь с матовым стеклом. Мне хочется крикнуть Юдит вдогонку: «Я люблю тебя!

Не сомневайся!» Но только не при Швайнебакке, я не хочу, чтобы он это слышал. Нет.

Он указывает мне на стул и усаживается напротив меня. Судя по виду, он на вершине блаженства.

— Ах, Хаген… сказать по правде, я думал, что доберусь до тебя только зимой…

— До зимы ты не доживёшь! В этом я тебе клянусь!

— Очень хорошо! Поговори мне ещё!

Я умолкаю.

— И развратные действия с малолетней… Она же ещё ребёнок, ты, козёл!

— Понятия не имею, сколько ей лет.

— Неважно. Ты её трахал. Да, ничего не проходит даром.

— Я её не трахал. Хотя сожалею об этом.

— Серьёзно?

— Да.

— Слушай, Хаген, ты у нас поистине трагическая фигура.

— Я знаю, знаю…

Он противно смеётся.

— Ну, хорошо. Давай будем подсчитывать. Целенаправленное отчуждение вокзального имущества. Нахождение в вагоне без билета. Загрязнение купе…

— Что?

— Ты же прямо передо мной плюнул на пол! Сам виноват! Штраф на очистку составляет сто пятьдесят марок. Есть у тебя такие деньги?

Вопрос даже не стоит ответа.

— Ну, вот. Угрозы служащему при исполнении, сопротивление при задержании. И это уже в который раз… Хаген, думаю, в следующий раз я увижу тебя только зимой.

Над моей головой медленно крутится вентилятор.

— А к твоей малышке я приступлю прямо сейчас. Моя коллега пока что устанавливает её личность. Если ей ещё нет шестнадцати, то я тебе не завидую!

— То есть?

— Вы трахались. Я это ясно и недвусмысленно видел!

— Я бы возненавидел тебя в пыль и пепел, если бы это не было пустой тратой энергии!

— Послушай, Хаген!..

Он наклоняется ко мне через стол и шепчет:

— Мы могли бы с тобой разойтись по-доброму. Но для этого ты должен быть мёртвым… пойми это! Почему ты снова и снова здесь ошиваешься? Таких подонков, как ты, я отсюда повымету! Это мой вокзал! Я держу его в чистоте! Вали отсюда подальше, и тогда ты можешь быть спокоен!

Как это просто для него! Он застёгивает свой тёмно-синий мундир и шипит сквозь зубы какой — то странный звук.

— Я отправлю тебя на Этт-штрасе. Увидимся уже у судьи. А сейчас я должен позаботиться о девушке. На неё хотя бы смотреть приятно, не то что на тебя.

Я топаю ногой, не контролируя себя.

Он широко ухмыляется и подписывает препроводительные документы. В помещение входят були в зелёном, забирают меня и ведут в полицейскую машину.

Я имею против полицейских не больше, чем против булочников, мясников и всех остальных граждан, это было бы грубым заблуждением, но ведь у торговца цветами на углу всё-таки не столько возможностей продемонстрировать мне своё непонимание.

А ведь всё могло быть так красиво!

В зелёно-оранжевом свете вокзала, в запахе европейских городов, которые хранят в себе прибывающие поезда, в той стороне, у ящиков и юрких электрокаров, у деревянных складов, где хранят товары и грузы, — вот где нам следовало бы сделать это, с больными голубями у нас над головой, с пыхтением металла, с испарением ржавчины, влажного картона и рассыпанного повсюду стиропора. Оттуда мы могли бы сбежать в любую минуту. Но нет, мы сами забрались в ловушку… идиоты! Надо было держаться поосторожнее. Злой рок подстерегает повсюду. До тошноты, до рвоты. Ведь много ли нам было надо? Лишь бы звёздная и тёплая ночь — и всё. Это сильная штука!

Полицейский чёрный воронок кружит по кольцу старого города.

Остановился на углу Этт-штрасе и Лёвенгрубе, у центрального полицейского отделения — четырёхэтажной зелёно-коричневой коробки. Знакомой мне вдоль и поперёк.

Уже слишком поздно быть важным; допрашивать будут только завтра.

Клетка вполне обжита и населена. Тут уже сидят пятеро красно-винных бродяг с червивыми бородами, самого жёсткого сорта, они здесь уже свои, как дома. Их нельзя принимать всерьёз.