Хельмут Крауссер: Сытый мир

Я великий бог, бог знает какой, и к этой роли не привык. Я медленно, в большом сомнении раздеваюсь. Она гасит свет. Мы нащупываем в темноте край кровати. Я не сказать чтобы сильно возбуждён. Это было бы, пожалуй, слишком просто. Это могло бы всё разрушить.

Всего несколько часов назад я был очень близок к тому, чтобы пнуть детскую коляску на проезжую часть и защищать свою черепушку, обнажив нож. И вот мир предстаёт передо мной в новом контексте. Его своеобразия и отдельные уродства и то, что считалось погибшим, — всё это, как оказалось, имеет почки, готовые распуститься, а корневая система сулит братство.

Тк бывает после успешной битвы. Враг превращается в старого дурака, достойного любви, и его болтовня тебя мягко забавляет. И музыка со мной, она поддерживает мои шаги. Противнику остаются только струнные инструменты. Победитель всегда прав.

Мы лакомимся друг другом. Какое очищение. Юдит видит всё происходящее менее возвышенно.

— Надеюсь, крови не будет много.

— О-о-о, я в последнее время насмотрелся крови досыта…

— А пятна? Моя мам тронется умом. Надо подложить полотенце!

Она бросается в ванную комнату, чтобы взять полотенце. Её силуэт — молния из плоти в дверях. Потом снова становится темно, и её руки изгоняют из меня дьявола, из моего тела во все стороны так и сигают падшие духи, они злобно совершают надо мной последние круги и улепётывают прочь, захлёбываясь ненавистью. Секунды, полные чистоты и первоначала. Первоначало было радостным прыжком в бездну привычки. Быть посему. Надо преуспевать.

Потом в дверь снова постучали.

— Юдит? Ты действительно одна?

— Оставь меня в покое!

— Зачем ты меня обманываешь? В комнате для гостей никого нет!

— Иди спать, мама! Завтра утром тебе на работу!

И тут дверь распахиваеся. Свет ударяется о стены.

— Юдит! Пожалуйста, не надо!

— Мам! Мы хотим трахаться!

— Боже мой, Юдит! Пожалуйста, не надо! Мать дрожа откидывается спиной на дверь и тоненько и жалобно повизгивает.

— Исчезни!

Мам начинает рыдать. Я чувствую себя уже не вполне хорошо. Когда это кончится?

— Прости, но я этого просто не переживу! Прекратите сейчас же! Пожалуйста! Пожалуйста! Ты такая юная! Пожалуйста, не делай этого! Не сегодня!

— Отстань!

— Пожалуйста, я не могу, я плачу!

— Да чтоб ты сдохла!

— Что здесь за крики?

Отец пытается заглянуть через плечо матери, которая загородила дверной проём.

— Чёрт возьми, я могу спокойно выспаться? Или я в сумасшедшем доме?

— С твоей дочерью этот ужасный человек… — всхлипывает мама, вся в слезах. Ей можно посочувствовать.

— Так, значит, надо его вышвырнуть! — ревёт отец и пытается оторвать руки своей жены от дверных косяков, чтобы ворваться в комнату.

Юдит бежит к двери, кидается на своих предков, захлопывает дверь и поворачивает в скважине ключ. Четыре кулака начинают барабанить по дереву, ноги его пинают.

Это не эротично. Нет-нет.

Юдит прыгает обратно в постель. Глаза её от ярости полны влаги, а в голосе слышится истерика.

— Не обращай внимания на их вопли!

— Хмм…

— Ну, давай же! Делаем что начали!

— Хмм… хмм…

— Юдит, не делай этого! Пожалуйста! Пожалуйста! Не с ним! Не сейчас!

— Сейчас же открой дверь! Или я её высажу!

Там, за дверью, становится всё оживлённее.

— Sorry, — я указал на мой увядший пенис и добавил, что я очень чувствителен к обстановке.

Теперь отец бьётся о дверь плечом. Руммс! И ещё раз. Руммс! Нет, правда, настоящий сумасшедший дом.

— Быстрее, одевайся! Уйдём куда-нибудь в другое место.

Она кивает и трёт глаза, чтобы выжать из них лишнюю влагу. Руммс! От такого грохота иному и дурно может стать. Руммс! Мать стучит по дереву своими тяжёлыми шлёпанцами, но получается слабо, и она продолжает выхныкивать своё «пожалуйста» и «нет».

Руммс!

Я-то кое с чем уже обвыкся… Руммс! А есть люди, которые никогда ничего подобного не испытывали. Руммс! Бедняжки.

С балкона можно спрыгнуть на крышу гаража, а оттуда — на подстриженный газон. Никаких проблем.

Рука об руку мы бежим сквозь шёнебергскую ночь, Юдит выплакивается до опустошения, а её грудная клетка пышет жаром на пятьдесят метров, ей надо передохнуть, потом мы бежим дальше, и я знаю, что это лучший бег за всю мою жизнь, и он в миллионы раз лучше, чем была бы эта несостоявшаяся дефлорация, это само счастье, этот бег, это бегство, когда не с пустыми руками, когда они держат добычу, это ликование, и красота, и радость.

Бежать, бежать.