Хельмут Крауссер - Сытый мир

Перед матерями я всегда испытываю первобытный страх.

— Это Хаген, мам, он мой друг, у него сейчас трудности. Я сказала ему, что он может переночевать у меня в гамаке на балконе.

Мама не знает, что и ответить на это, и изучающе осматривает меня, как будто я какое-то зеленоватое инопланетное существо. Она было заговорила, но снова выдохнула и принялась заикаться без воздуха:

— Да — но, Юдит, ты не можешь предлагать такое господину! Ведь у нас, в конце концов, есть комната для гостей!

— Хаген не против того, чтобы переночевать в гамаке…

— Ах, ну зачем же стеснять себя, мне не составит никакого труда приготовить ему постель. Сейчас же постелю! Ты предложила гостю чего — нибудь поесть?

— Мам, прошу тебя…

— Вы хотите есть? — обратилась она ко мне напрямик.

— Да. Очень хочу.

Юдит вскинула на меня голову.

— Почему же ты мне ничего не сказал?

— Я только сейчас это почувствовал.

— У меня, правда, почти ничего нет в доме! — жалобно воскликнула мать и заглянула в холодильник. — Разве что несколько бутербродов?

— Отлично.

— Ну и прекрасно… И, пожалуйста, не стесняйтесь…

Она подходит к шкафу, достаёт приборы и тарелку. Юдит строит недовольное лицо и упирает руки в боки.

— Мам, ты можешь спокойно идти спать! Мы справимся сами!

— Дочь, ты только говоришь так, а на самом деле позволяешь своему гостю умереть с голоду. Так не поступают, это не дело.

— Но мы правда обойдёмся без тебя! Я всё сделаю!

Юдит повышает голос. У матери обиженно опускаются уголки губ.

— Ну, хорошо. Тогда делай, а я пойду постелю постель. И подумай о том, что тебе завтра утром в школу.

— Да, мам.

— Спокойной ночи обоим!

Она уходит, стуча своими шлёпанцами. Юдит ставит на стол хлеб, масло, колбасу и сыр.

— Понимаешь, она действует мне на нервы!

— Она такая же, как тысячи других матерей. Бывают и похуже.

— Может быть. С тех пор как я вернулась сюда, она старается быть чёрт знает какой либеральной, на самом же деле она наверняка испытывает к тебе отвращение.

— Это по ней отлично видно.

— Столько лжи и притворства! — Юдит ударила рукой по столу.

— Но это же так приятно, — говорю я, намазывая хлеб.

— Ты думаешь? Я готова поспорить, как только ты исчезнешь, она в каждой второй фразе так и будет стараться ужалить меня, уязвить: каких испорченных типов я сюда привожу…

— Скажи ей, что у меня есть бунгало в Швейцарии.

— А потом она начнёт спрашивать, откуда я тебя знаю, и чем ты занимаешься, и часто ли я с тобой встречаюсь, и принимаешь ли ты наркотики, и убиваешь ли маленьких детей, и ещё бог знает что…

— О-о-о-ох… Бедное моё, измученное создание…

— Не смейся надо мной! Ешь давай!

— Есть в этом доме горчица?

— Боже мой, неужели ж нет!

Юдит суёт мне под нос баночку горчицы и садится. Она очень привлекательна, когда гневается. Она сжимает маленькие кулачки. Я наслаждаюсь едой. Мне вкусно. Я преуспеваю.

Мать возвращается. Она уже втёрла остатки крема в свои желтоватые слои кожи и сменила халат на домашнее белое платье с мшисто-зелёными горохами.

— Итак, постель готова. Когда вам нужно завтра встать? Я заведу для вас будильник.

— Хмм… мне надо сперва заглянуть в мой ежедневник и посмотреть, что у меня назначено на завтра. Но думаю, что с утра не так много…

Она стоит, прислонившись к двери, и смотрит, как я ем, скрестив руки на груди.

— Вкусно?

— Очень.

— Должно быть, вы не на шутку проголодались.

— Ода.

— У вас сейчас трудности, как сказала моя дочь?

— Не стоит упоминания. Она преувеличивает.

— А, вот как…

В кухне воцаряется напряжённая тишина. Я почти рад, когда она задаёт следующий вопрос:

— А откуда вы знаете друг друга — если я могу об этом спросить?

— Нас вместе арестовали, — говорю я, дожевывая.

Юдит сперва кусает губы, а потом невольно улыбается.

— Ах? Так, значит, вы из Мюнхена?

— Именно так.

— Это, должно быть, тако-о-ой красивый город! Мы с мужем когда-то даже собирались туда переехать. Лет пятнадцать назад, как раз перед тем, как купить этот дом.

— О-о-ох, он давно уже не тот. Был когда-то красивый город, в незапамятные времена. Но потом туда переехало слишком много народу.

Юдит злорадно смеётся. Мать строго глядит на неё. У Юдит такой приятно мягкий, такой гуттуральный смех. Как в замедленной съёмке полёт дельфина, переведённый в звуки.

Мать хочет сменить тему.

— Не хотите ли чего-нибудь выпить?

— С удовольствием.