Ганс Кирст - Фабрика офицеров

Все это капитан Ратсхельм сказал бы любому фенриху. Но Хохбауэр был в его глазах завидным исключением. Он думал и действовал уже как офицер.

— Мы, офицеры, — говорил поучающе Ратсхельм, — стремимся к совершенству. Но образованным из нашей среды, к числу которых я отношу и себя, не всегда удается стать полным совершенством. В лучшем случае нам удается лишь приблизиться к этому совершенству. Но общая масса офицеров, приближающихся к таким рубежам, должна все увеличиваться.

Капитан Ратсхельм наслаждался возвышенными речами. Он чувствовал себя во время уроков почитаемым и любимым фенрихами примерно так же, как благодарные школяры боготворят некоторых своих учителей.

Ему вспоминался Платон, который, сидя у ног Сократа, внимательно слушал его речи, чтобы в последующем сделать своего учителя бессмертным.

Это сравнение наполняло радостью Ратсхельма. О таких блестящих лекциях он лишь мечтал при поступлении в военную школу. Как ему казалось, его распирали познания и мудрость, и тем не менее он был вынужден выполнять здесь роль извозчика. Он должен был согласиться вдалбливать фенрихам основы офицерской этики. При этом он старался создать такой тип школы, в которой распространялись бы его тяжелые для понимания тезисы и философия солдатского воспитания. До последнего времени это ему не удавалось. И наконец на его жизненном пути попался Хохбауэр, этот благородный юноша, имя которого с этого времени не сходит с уст капитана.

— Совершенство, так сказать, является высшей целью, и достигнуть ее, не избавившись от всего несовершенного, невозможно. Вы понимаете, что я хочу этим сказать. Слабости присущи человеку. Даже среди двенадцати апостолов Христа нашелся один Иуда, предатель. Но мы не будем вдаваться в церковные истории, не правда ли? В конце концов, мы являемся первой нацией, покончившей со средневековыми порядками. Нами начинается новая блестящая глава мировой истории. Вы так не считаете, мой дорогой Хохбауэр?

Хохбауэр считал только так.

— Господин капитан, — проникновенным голосом с благодарностью говорил фенрих, — господин капитан, вы окончательно внесли необходимую ясность и убедили меня, что это именно так. Какие значительные высказывания, какая глубина мысли в тезисе, высказанном вами, господин капитан: совершенства можно достигнуть, лишь отвергая несовершенное. Это напоминает мне давно прочитанную историю, которая тем не менее волнует меня до сих пор. Офицер армии Фридриха Великого сидел однажды в кабаке и услышал, как другой офицер ругает короля. Он встал, выхватил пистолет и пристрелил предателя со словами: «Негодяй тот, кто не чтит своего короля!»

— Да, — промолвил капитан Ратсхельм нравоучительно, — это были великие, исторические времена.

— Но, господин капитан, германский дух не должен умереть! — промолвил фенрих, весь сияя.

Капитан Ратсхельм многозначительно кивнул, подтверждая сказанное Хохбауэром, хотя он почти не слушал его. В этот момент капитан был погружен в мысли о героическом прошлом, о матерях спартанцев, которые были счастливы, если им приносили мертвых сыновей, убитых в грудь, а не в спину. Он думал о великом короле, который кричал своим солдатам: «Ребята, я вам обещаю бессмертие!» — о гвардии, которая умирает, но не сдается; о кайзере, который требовал от солдат стрелять в отцов и братьев, если он прикажет. Это был мир капитана Ратсхельма, лучший из всех миров.

Эльфрида Радемахер с наслаждением потянулась. Она лежала прислонившись к груди Карла Крафта.

— Как хорошо, — промолвила она.

Он тоже находил все отличным. На пять минут он забыл обо всем, кроме лежавшей рядом с ним женщины. Исчезли война, школа, маленький город и убогая комната, в которой они находились. Это была квартира Эльфридиной подруги, которая ушла со своим знакомым в кино. Позабыт был муж этой подруги, всегда очень занятой железнодорожник, перевозивший в настоящее время солдат и военные грузы по просторам Германии.

Они лежали, изнеможенные, на кушетке, и им казалось, что их сердца готовы выпрыгнуть из груди, так громко они стучали. Но внезапно они услышали стук совсем иного характера. Кто-то барабанил кулаком в дверь, и высокий громкий мужской голос повторял:

— Наконец-то я тебя поймал! Ты мне за все ответишь, потаскушка! Немедленно открывай дверь! Я убью твоего хахаля!

Эльфрида и Карл вскочили. Они с беспокойством прислушивались и растерянно смотрели друг на друга.

— Это, вероятно, вернулся муж моей подруги, ее железнодорожник, — предположила Эльфрида.