Е. Бирман - Протоколы с претензией

Хороший Сосед нажал кнопку звонка. Еще раз. Не услышав отзвука изнутри, он постучал в дверь. Я. затаился. Сосед вытащил из кармана сотовый телефон и стал набирать номер. Я. лихорадочно схватил свой мобильник и неловкими пальцами перевел его с “ринга” на “вибратор”. Телефон почти сразу затрясся у него в руке.

– Алло, – отозвался Я.

– Это я, – сказал Хороший Сосед, – я стою перед дверью твоего дома.

– Я знаю, – ответил Я.

– Ты откроешь? – спросил Сосед.

– Погоди, – мямлит Я. (“И зачем он стоит на самом солнце? Рядом есть тень”, – мелькает мысль).

– Послушай, это бесперспективно, – говорит Я., – из этого ничего не выйдет. Вот видишь, я же здесь, а не там, где родился. Где леденеет клавиатура, пальцы примерзают к мышке, и по утрам из-под снега выгребают компьютеры. Как бы мы ни старались, кто-нибудь обидит, заденет тебя, кто-то из твоих детей непременно предъявит счета, по которым начнется тяжба.

– Значит, не откроешь? – спросил Сосед.

– Не открою... с любовью, – выдавил Я.

Сосед спускался по ступеням, ведущим от дома к дороге. “Правы они или не правы, оскорблены ли или нет, но они избегают надевать на себя маску побитой собаки или что-то вроде нее”, – подумал Я., глядя в спину Хорошему Соседу.

Генерал-пианист берется за дело с присущей ему методичностью. Часть дела – управление людьми, – ему хорошо знакома. Добрый Дедушка также знаком ему. Его он разглядывал не раз через все виды прицелов и приборов ночного видения. Имидж политика на первых порах Генерал-пианисту формировать помогают друзья по партии. Вскоре он понимает, что друзья скорее развлекают самих себя процессом его обучения, он же ничуть не продвигается. На помощь призвана тень Станиславского. Генералу-пианисту привычно отдавать приказания другим генералам на одно или два звания ниже. Теперь ему нужно научиться говорить с дураками. На суровое лицо, по которому, кажется, скользят тени ни на секунду не прекращающейся работы мыслей, он напяливает маску простоты и доходчивости. Тень Станиславского заходится криком.

– Не верю, – старческим дискантом вопит она.

Поверх маски простоты и доходчивости Генерал-пианист приклеил еще приветливую улыбку. Он еще ничего не сказал, а тень Станиславского уже бьется в истерике, потому что его кривая улыбка без всяких слов говорит:

– Ночной горшок – здесь, Соседи – там. Что вам еще объяснить? Сыграть вам на пианино, кретины?

Завывая сиреной, скорая увозит тень Станиславского в больницу “Ихилов”. Но членам Кнессета Зеленого Дивана Генерал явно импонирует. Его, похоже, не интересуют ни сигары, ни кресла, ни атрибуты власти, наслаждаться которыми он все равно не умеет.

– Так и быть, – принимает коллективное решение Кнессет, хотя Б. выражает сомнения, – ничего не объясняй, действуй. Нам нужен мир, к компромиссам мы готовы.

Музыка косы и камня, приходящих в соприкосновение, не ласкает слух. Рациональный, собранный Генерал-пианист, тщательно просчитывающий свои шаги, и поэтичный Добрый Дедушка, привычно витающий на волнах эмоций Соседей, которыми последние не обделены ни в малейшей мере, – странная пара проносится на экранах телевизоров, – то Генерал-пианист гонится за Дедушкой, то Дедушка преследует Генерал-пианиста.

Привычный для Дедушки, Генерал-пианисту этот телесериал-боевик быстро надоедает. Он зовет Дедушку на разборку к Старшей Сестре. К тому времени он уже решительным росчерком пера остановил одну войну на Дальнем Севере, установив границу, которую теперь так и будут называть – Граница Генерал-пианиста. Но чуткий к грезам своих людей, Дедушка и не думает сдаваться. Боевик – тот же боевик, как море – то же море. Дедушка ни на что не соглашается и ничего не предлагает даже тогда, когда Старшая Сестра совсем выходит из себя. Но Старшая Сестра велика размером, и выйти из себя ей некуда.

Шагая по комнате из угла в угол, пока Старшая Сестра пытается хоть что-то выжать из Дедушки, Генерал-пианист в Кемпинге Царя Давида, у которого слава места, где заключаются удачные сделки, обращается с речью к настенным часам.

– Если этот мерзавец подпишет хоть что-нибудь, я заставлю вас маршировать в ногу со мной по этой комнате, – грозит он часам.

Часы остаются на своем месте. Добрый Дедушка видал и не такое. Он не разочарует свой народ. Его народ жаждет победы, победы в огне и крови. Об этом они поют на улицах, славя своего вождя, который в это время разъезжает по всему миру, разводя в недоумении руками, чего хотят от меня да и от нас всех эти странные евреи. Чего?