Е. Бирман - Протоколы с претензией

Что произошло с внутренним голосом новых граждан этой страны? Стоило ему пересечь границу, как он тут же переметнулся на другую сторону и вот теперь спрашивает членов Кнессета Зеленого Дивана: ну что это вас, заело, что ли? Национализм, сионизм...

– Вы правы, – отвечают ему внутренние голоса членов Кнессета, – всякий раз, стоит нам уколоть дружбу народов, как что-то, нет-нет да и уколет нашу больную совесть. Давайте поставим елку и завертим небольшой праздник (maestoso), где будут все-все. Мы разбросаем сено по улицам, зажжем костры в железных бочках, развесим пестрые ткани по старым стенам и запустим веретено хоры. На хороводе единения всех рас и народов пойте на языке, убиенном нами во имя нашего светлого будущего:

Выталкивайте в круг этого пейсатого черта, и этих туристов, и этого лупоглазого, и эту седую старушку. Чего в ней больше – худобы или аккуратности? И эту негритянку-христианку с невиданной в этих краях задницей. Мы жаждем каждой твари по паре от всех пяти полов и четырех сословий. У нас нет границ, и снобы мы только на первый взгляд. Ну что, видали, каковы мы, какая у нас душа, для всех открытая? А вы говорили... (Скрипочки вступают укоризной, adagio). Пока пейсатый дергает левой ногой, невысоко поднимая ее, его способна удержать какое-то время нога правая, а нет, так вон тот инквизитор поможет. Эх! Хорошо! Мы же все можем. У вас ироничная улыбка на устах, вы вспоминаете Набокова и его символ пошлости – насмешливый бассейн с лебедями и влюбленным юношей, плавающим в нем пред своею возлюбленной? Ну не будьте таким фомой неверующим, все люди противоречивы в душе. Они просто не всегда помнят об этом. А мы можем дотанцевать так с вами отсюда и до утра, от утра и до самой Вены. Силы отторжения дополняются силами притяжения. Мы вчера зло глядели друг на друга, а сегодня вместе жжем свечи, а завтра наступит завтра. По нашим следам бегут собаки, они надеются, что мы оставим для них куски своего мяса на асфальте. А мы переменчивы, как погода. Что падает, то обязательно поднимется, утверждает биржа, надеются мужчины, повторяют нефтяные насосы.

Мало, мало. Что бы еще сделать нам, пока мы пребываем в этом возвышенном, эйфорическом настроении? Мы уже посылали фейерверк в небо, улыбались друг другу, клялись, что “никогда, никогда...”. Какой же это черт вечно толкает нас под руку? Где он прячется, пока мы клянемся всеми святыми? Вот и сейчас, пока мы пляшем, к 80-летней писательнице в Южной Африке забрался грабитель. Она всю жизнь нам доказывала, что это не он, а мы сами во всем виноваты. Мы ей даже Нобелевскую премию дали (ну ладно – не мы) за эту глубокую мысль и еще более глубокое чувство. А сейчас ее, кажется, банально бьет ее подзащитный, потому что она не отдает своего обручального кольца, какое неблагоразумие! Она отдала этим людям весь жар своего сердца, а кольца стало жалко, ведь кольцо обручальное. Отобрав кольцо у побитой дамы, грабитель запирает ее в кладовке, она надоела ему своими сбивчивыми речами.

Но что ж это мы приуныли? Вперед! Тряхнем упрямой головой, стряхнем с себя бремя неприятных экзотических происшествий, нам никто и ничто не указ, потому что мы хорошие и хорошего для всех вас хотим. И будем делать только хорошее. Для себя и для вас. Мы так страстно хотели социального рая, мы его почти добились, мы не очень любим вспоминать об этом. Сейчас другие времена, другие идеи. Нужно строить мосты, нужно ломать стены. Все будет хорошо! Все будет очень правильно, прекрасно и справедливо!

Я. и Баронессе начинает давать уроки иврита пожилая пара уроженцев Еврейского Государства, чья юность связана с Палмахом – ударными отрядами, ставшими с образованием государства основой Еврейской Армии. Первое же посещение их дома, заросшего, пожалуй, даже залитого зеленью, поражает их.

– Мы были очень молоды, когда строили свой дом и не слушали советов старого садовника, отговаривавшего нас сажать сосну и фикусовое дерево, – говорят они. – Сосна когда-нибудь упадет на дом, а корни фикуса приподнимут его, убеждал нас садовник. И вот теперь сосну скоро нужно будет выкорчевать, а от корней фикуса пошли трещины в стенах.

Застенчиво-скованных пришельцев из Российской Империи, Я. и Баронессу, удивляет атмосфера дома. Не сразу осознает Я., что именно задело их за живое в этом доме, – это атмосфера дворянского гнезда, еврейского. Разве это возможно? Я. и Баронесса внимательно вглядываются в этих людей. Они стояли у основ государства, у них типичные дворянские профессии: он – офицер, она – учительница иврита. Я. поражен и взволнован, они не думали об этом, приняв решение об отъезде. Евреи, которыми они привыкли гордиться (кто не знает, как любит каждый еврей приобщаться к славе своих великих сородичей), были знаменитыми учеными, финансистами, революционерами дела и мысли, но никогда – аристократами. Не по жалованным европейским грамотам и титулам (такие были) – по этой очевидной связи с историей, с землей, с таким естественным правом на нее и ответственностью за ее устройство, полной (не Ltd), толкнувшей их заниматься языком с вновь прибывшими и опекать их. Я. улыбается – теперь окончательно ясно, почему они именно здесь. Жена смотрит на него серьезно. На сей раз она не иронизирует, скорее, привыкает к новой и для нее действительности. Но когда же наконец начнется и их подъем?