Эльмира Нетесова - Я обязательно вернусь

— Чего ж принимала, ложилась в постель, коль уверенности не было? Зачем всякого козла привечала в гости! Не зная мужика, постель делила! Иль вовсе про бабью гордость запамятовала?

— О чем ты? Теперь не ваше время. Нынче на четырех баб один мужик приходится. Как его делить? Вот и грызутся меж собой за каждого. Там иной мужик плевка не стоит, а туда же, корчит из себя сокровище. Если его раздеть и посмотреть, сплошное убожество, бухой рахитик, полная никчемность, ни хозяин в доме, ни мужик в постели, сплошная видимость. И таких большинство.

— Оно и раньше так вот было. Правда, что мужиков больше имелось. Нынче молодые умирают. До полусотни не доживают, косят их болезни всякие. Вон раньше в Березняках в каждом доме по два, три мужика жили. Нынче по одному не в каждой избе. Зато старух прорва. И все одинокие, вдовые, а поди ж ты, живут и ничего им не делается. До девяноста лет, да еще с соседними стариками озоруют. Вот тебе и бабки!

— А ты чего одна? Почему себе не сыщешь какого-нибудь лешака. Все веселее было бы коротать время.

— Мне это лихо без нужды. Я на первом обожглась. С тех пор никого к себе не подпустила. А и нельзя тем баловать тому, кто знахарством занят. Запрет на то имеется.

— Но ты же лечишь мужиков!

— Это другое дело. Поставила на ноги, помогла, как Бог дал, а дальше ступай себе без оглядки. Ты вот меньше лопочи, а послушай, что с тобой приключилось. Ведь хвороб нацепляла полное лукошко. Очень вовремя ко мне приехала. Но не скоро избавишься от болезней своих. Коль жить захочешь, многое изменить придется. Глянь, как тебя город подпортил. Морда стала серой, морщинистой, вялой, как у старухи. Зубы желтые, ровно у дряхлой кобылы. Ни в теле, ни в руках, ни в ногах нет силы. Даже волосы с головы выпадать стали, потускнели и секутся. Внутри того не легче. Желудок подсажен, бронхи простужены, почки засорены. Короче, Юлька, организм твой тянет на старуху, хотя тебе всего двадцать пять. Если б не знала, не поверила б. Оно и сердце скоро сдаст. Совсем развалишься. А ведь молодая, — пожалела Анна внучку

— Не от хорошей жизни, — вздохнула Юлька.

— Да будет тебе жаловаться. У тебя родители живы. В конце концов, я имелась, всегда приехать могла, но дотянула до последнего, покуда ноги не сдали вконец.

— Эх, бабуля! Да не нужна я родителям. Они свои жизни устроили, а меня забыли. Сами впихнули меня в тот колледж, мечтали потом в институт устроить, чтоб врачом стала. Но пороха не хватило. А и ни к чему Теперь врачи получают гроши. Немногим больше меня. Назвать зарплату вслух стыдятся. И неспроста. Зачем же мне еще шесть лет мучиться, чтоб потом с голоду подыхать? Дипломом о высшем образовании сыт не будешь. Вот и отказалась от института. Да и кто бы его оплачивал? Там учеба в крутую копейку обошлась бы, мне не по силам. А родители сказали, что помогать не будут. Так и осталась на грошовом заработке. Обносилась, наголодалась, измучилась вконец. Три года терпела. А тут главврач вызывает на беседу. И говорит, что вынужден сократить штат, а я первый кандидат на изгнание. И главное, понимаешь, чем упрекнул, что я грубая, больные на меня за это жалуются, на мой неуравновешенный характер указывают коллеги. Будто сами не такие же. Они не просто орут, а даже матерятся. Но им сходит с рук. У них знаменитая родня, деньги. Вот и удержались в больнице. А нас, медсестер, выкинули. Вступиться было некому.

— А ты не сетуй! Все к лучшему! Пойду-ка я, истоплю баньку, — предложила Анна.

— Давай завтра! Сегодня хочется отдохнуть, — попросила Юлька бабку. Но вскоре вместе с Анной, заранее наносила воды, нарубила дров, занесла их в баню. Анна сняла с чердака пару березовых веников, положила в предбаннике полотенца и сказала улыбчиво:

— Ох, и высеку тебя завтра! За все разом…

— Лишь бы душу не трогала. Она и без того болит, — выдохнула баба тяжкий ком и пошла в избу следом за бабкой, спотыкаясь больными ногами на каждой борозде огорода, отделявшего дом от бани.

Женщины долго проговорили в ту ночь. Юлька впервые порадовалась, что бабка не разобрала русскую печь, и теперь на ней можно спать, не боясь сквозняков и простуды. Когда и как она заснула, Юлька не помнила. Проснулась, когда Анна уже встала, гремела чугунами, ведрами, топила печь, на какой уже невмоготу стало лежать. От жары дышать было нечем.

— Вставай, Юлька! Я уже баню истопила. Пошли париться! — позвала за собой Анна.

Бабы разделись, набрали в тазы воды. Помылись не спеша. И только Анна положила внучку на попок, приготовилась парить Юльку, как дверь в баньку распахнулась, и чей-то визгливый голос прокричал: