Абд ар-Рахман аш-Шаркави - Феллах

— Земля наша — сказал Насер! Земля наша — сказал Насер!

Шофер автобуса, добродушно улыбнувшись, громко произнес:

— Чудеса да и только на белом свете! Воистину велики деяния аллаха. Давно ли само слово «феллах» считалось ругательством. И того, кто осмелился бы сказать, что земля принадлежит феллаху, прямым путем отправили бы в тюрьму, а то и на виселицу. А теперь в каждой деревне феллах — хозяин земли.

И шофер, переключив скорость, прибавил газу. Автобус пошел быстрее.

— Да, много мне пришлось повидать на своем веку, а до такого не думал дожить, — продолжал шофер, ухмыляясь в усы. — Феллахи как песню поют: «Земля наша! Земля наша!» Услышал бы такие слова эмир, бывший хозяин этой земли!..

Автобус проглатывал километр за километром. Направо и налево тянулись бескрайние поля, зеленеющие всходы пшеницы сменялись перевернутыми пластами свежевспаханной земли. «Да, земля, конечно, должна принадлежать тому, кто ее обрабатывает. И сейчас это стало законом, — думал я. — Но почему же сейчас бросают людей в тюрьму только за то, что они отстаивали это законное право феллахов владеть землей?..»

Машина все дальше и дальше уносила меня от той развилки на краю деревни, куда я то и дело мысленно возвращался, восстанавливая в памяти наставления и напутствия, добрые слова и пожелания моих земляков. И все это сливалось в многоголосое эхо, которое неотступно сопровождало меня в пути:

«Земля наша — сказал Насер! Земля наша — сказал Насер!..»

Было время, когда мне не приходилось задумываться над тем, сколько правде для победы над ложью нужно приложить усилий, сколько преодолеть трудностей. Я и не подозревал, что ложь может рядиться в красивые одежды, принимать самый привлекательный облик, надевать на себя маску искренности и бескорыстия, пробуждать у людей к себе чувства симпатии, привязанности и даже страстной любви. Мне казалось, что правда всегда остается ясной и яркой, как солнце, и поэтому ее невозможно затмить или очернить. Она будет светить, даже если ее бросят в темницу.

В детстве я считал, что ложь сама по себе отвратительна, бесчестна и недостойна, и поэтому ее не следует слишком опасаться, и уж вовсе нет надобности тратить много сил, чтобы ее расшатывать и подтачивать. Она рухнет сама. Рухнет, как гнилая стена, как дерево, изъеденное червоточиной. Она ничтожна, если даже на нее одеть корону, она порочна и в подвенечном платье, она труслива с обнаженным мечом в руках и уязвима даже за щитом из брони. Именно поэтому она обречена на гибель, ее поражение предрешено.

Я наивно полагал также, что истина сама говорит за себя — красивая, честная, добрая и благородная, поэтому она неприступна, как крепость, притягательна, как магнит, ее все уважают и чтят, даже если она облачена в лохмотья.

Но с годами я понял, что правде недостаточно иметь одни только добродетели, она должна еще иметь колючие шипы, уметь выпускать когти и обнажать зубы, чтобы противостоять лжи и дать ей, когда потребуется, достойный отпор, иначе острые клыки лжи разорвут ее, беззащитную, на части.

Жизнь научила меня, что правда, как и честь, должна уметь за себя постоять. Для этого она всегда должна быть во всеоружии: иметь смелость и благородство, страсть и энергию, но и сильный голос, способный подняться над зычными окриками и перезвонами клеветы. И еще правда всегда должна быть начеку, оставаться бдительной и днем и ночью, пока идет непримиримая и беспощадная борьба с ложью, которая может в любой момент нанести удар в спину, прибегнуть к любой низости и подлости, чтобы утвердить свою власть.

Мои земляки феллахи, к сожалению, не усвоили этой истины. Став владельцами земли, о которой они так долго мечтали и ради которой перенесли столько страданий и мук, они решили, что правда уже восторжествовала. На зло они не стали отвечать злом, на подлый удар — ответным ударом, хотя у них было достаточно и сил, и мужества, и смелости. Они были слишком честны и благородны, чтобы отступить от своих высоконравственных принципов, основанных на глубокой и искренней вере в победу правды над ложью, добра над злом. Они были убеждены, что правда пробьет своими светлыми лучами стену мрачной лжи и поэтому нет необходимости, защищая ее, прибегать к недозволенным приемам и методам. Они придерживались этого принципа даже в тех случаях, когда их противник, пренебрегая правилами честной борьбы, наносил им уколы в самые болезненные и уязвимые места и не колеблясь мог в подходящий момент вонзить им и нож в спину. Но они считали, что отвечать врагу тем же ниже их достоинства. Они признавали только честный, открытый бой, предпочитая наносить противнику удары в лоб.