Дмитрий Тростников - Знаменитость

Никогда еще у меня не было так паршиво на душе. Казалось бы, еще совсем недавно все было плохо: долги, Бес. Но, оказывается, все это было мелкими неприятностями по сравнению с тем, что вышло, как только я по глупости сунулся за помощью в КГБ. У меня не было ни малейших иллюзий. Этот чекист мог воспользоваться заявлением Асланбека прямо сейчас и даже не выпустить меня из этого здания.

— Насчет моей совести не тебе переживать. Молод еще! — поднял глаза Соколов, которого все-таки зацепило мое последнее замечание, косвенно обвинявшее его в предательстве. — И не понимаешь слишком многого. Страна медленно катится к катастрофе. Все идеалы утрачены. Махровая коррупция пронизывает все структуры, включая партию. Подпольный капитализм растет как на дрожжах. Молодежь готова родину предавать за американские джинсы. Мы — чекисты — остались последним заслоном, который этому противостоит. И если мы не остановим это скатывание Союза в пропасть — этого никто не остановит. Мы — последняя страховка — спасательный круг, чтобы стране не пойти ко дну… Три-пять лет — и все посыплется…

Он даже покраснел от напряжения. И, похоже, впервые с момента встречи говорил искренно.

— Пока такие, как ты, думают, как бы повеселее время провести и деньжонок срубить по-легкому и много, неважно каким способом, нам — офицерам — приходится думать, как страну защитить. Вот в чем разница между нами. Усек? И, уверен, твой отец меня поймет… Не сразу, но поймет.

Я не очень вслушивался в его слова, представляя себе Старкову, которая сидит где-то в окрестностях на лавочке. Если меня сейчас заберут, сколько она там будет ждать? Наверное, досидит до позднего вечера. Сначала решит, что я ее таким образом бросил? Впрочем, какая там Старкова! Сейчас этот тип нажмет свою кнопку и вызовет конвой. Я внутренне сжался и едва не завыл от тоски.

— Ладно, дам тебе неделю подумать, — вздохнул наконец майор Соколов. — Чтобы принять правильное решение… Ради дружбы с твоим отцом. А не примешь — не взыщи. В следующий раз придешь прямо с вещами…

Он быстрым росчерком подписал мой пропуск и протянул мне через стол, давая понять, что разговор закончен. Я помню, что даже не почувствовал радости от того, что мне вот сейчас дают уйти. Помню ощущение, что ловушка все равно захлопнулась и идти мне некуда.

Гебист, видимо, тоже раскаивался, что позволил себе несколько искренних фраз, на секунду раскрывшись передо мной. Поэтому, когда я уже вставал на ватных ногах, он, как бы невзначай, бросил вслед:

— А для твоих так называемых друзей не будет иметь никакого значения — подписал ты здесь что-то или не подписал. Стоит им узнать о самом факте твоего посещения нашего здания — и они тебя моментально запишут в «стукачи». Стоит только им намекнуть об этом, — со значением подчеркнул он.

И почему-то именно сама интонация вдруг напомнила мне другую его неброскую фразу. «Разберемся и с этим уголовником. Как только справимся с песенным подпольем. И его очередь настанет». Может быть, в этом отгадка — почему они его не трогают? Неужели Бес тоже играет для них какую-то роль, он тоже маленькое звено большой операции?

— А Бес такую бумагу вам подписал? — спросил я, обернувшись. — Поэтому вы его трогать не хотите до поры до времени?..

— А вот это уже не твое дело, — отрезал Соколов. — И напоминаю, все, о чем мы сегодня говорили в этом кабинете — не разглашается. В твоих же интересах, — добавил он уже с неприкрытой угрозой.

Когда я шел обратно по коридору, паркетный пол расплывался у меня в глазах. Коленки подло дрожали. Как недавно в Одессе на мокрой крыше. Но только выхода теперь я не видел. Впереди маячили тюрьма или предательство.

Но и это оказался еще не последний сюрприз в здании КГБ. Я уже сдал пропуск и прошел вахту, когда нос к носу столкнулся с мясистым Василичем. Он стоял у окошка в вестибюле бюро пропусков. Вид у подпольного продюсера был перепуганный и донельзя озабоченный.

— Сережа! — вылупил глаза при виде меня Василич.

Прятаться от него было поздно. «Стоит так называемым друзьям узнать, что ты был у нас — и тебя запишут в «стукачи», — только что брошенная фраза немедленно воплощалась в жизнь. Кгбшнику даже не будет нужды сообщать или намекать Алеше обо мне. Василич без всяких намеков раззвонит по всему Питеру.

— И тебя, Сережа, вызвали? — забормотал Василич, вплотную приблизившись ко мне с бумажкой пропуска в толстых пальцах. — Это ужас какой-то! Мне говорят — вышел тайный приказ — сажать всех коллекционеров, кто блатные песни записывал, представляешь?! Тюрьмой грозят! И за что? За песенное творчество?.. И тебя, значит, тоже таскать начали! Тебя-то за что?..