Томас Гунциг - Что-то было в темноте, но никто не видел

Ее белый купальник станет у меня мучеником, комочком спутанного акрилового волокна, поверженным в прах. А я, старый евнух, переквалифицируюсь в насадчика. Я, конечно, в этом деле новичок, но ощущал в себе призвание.

Дивные ночи светили мне в перспективе.

Этот прилив оптимизма был, увы, последним.

Дальнейшие события показали, что в такой жизни, как моя, светлые полосы редки и со всех сторон окружены напастями. Позади у меня скверные воспоминания, впереди — скверное будущее, а в настоящем — сплошные скверные предзнаменования.

От Миникайф мне вообще не следовало ожидать ничего хорошего.

Она лежала ничком и, кажется, спала, обнимая песок. Никогда в жизни я не видел такого загорелого тела. Кожа на спине была словно обугленная. Руки приобрели глубокий медный оттенок, а ляжки сзади походили на два куска хорошо поджаренного мяса.

Она поднялась; мне показалось, что у нее усталый вид.

Я спросил, хорошо ли она себя чувствует. Она ответила, что не очень, вот уже несколько дней плохо спится, нет аппетита и подташнивает.

Не думает ли она, что тому виной рыбы цвета спортивных машин или желтые фрукты, богатые витаминами?

Она огрызнулась в ответ, что понятия не имеет, мол, она не врач, и вдобавок ко всей этой пакости у нее ужасно чешутся руки, уже третий день, все сильнее и сильнее.

Действительно, ее руки облезали вовсю. А на спине я увидел сантиметров десять вздувшейся кожи и корочки запекшейся крови там, где Миникайф расчесала болячки.

Поднялся ветер с суши, с середины острова, странный ветер на уровне колен. Он принес неприятный запах. Я повернулся к морю — волны одна за другой набегали на песок, тут же пятясь назад, словно чего-то устыдившись.

Вся эта чудная природа определенно знала о болезни Миникайф больше моего.

Меня это здорово пришибло. План повязать Миникайф веревками из хижины приказал долго жить. Больная девушка и вся эта странная атмосфера так подействовали на меня, что мой энтузиазм улетучился.

Миникайф тем временем ушла в хижину, сказав, что попытается поспать.

Лучше не стало. Наоборот, делалось все хуже и хуже. Язвы на загорелой спине ширились. Местами они воспалились, а я ничем не мог помочь. Опасаясь жара, я обмывал ей ноги прохладной водой. Но сам понимал, как смехотворны мои усилия по сравнению с лечением, которое ей требовалось.

И остров выглядел уже не таким приветливым. Я начал подозревать, что именно в нем крылась причина болезни Миникайф. Слишком много солнца — оно что-то нарушило в хрупком организме девушки в белом купальнике и теперь медленно убивало ее.

Я понял, что остров себе на уме, и мне это совсем не понравилось. На пляже я вдруг увидел все другими глазами. Сказки, которые я сочинял про море, солнце и крабов, казались мне глупыми и смешными теперь, когда Миникайф умирала в хижине, и я злился на себя за то, что навоображал невесть что, и на остров — за то, что он меня поощрял.

В одночасье прекратив всякие отношения с островом, я стал вредить ему, как мог. Пачкал песок нечистотами, плевал в море и нагнал страху на крабов, которые до сих пор считали меня своим.

Я пытался помочь Миникайф, уговаривал ее хоть немного поесть, попить, дать мне обмыть ей лицо водой. Она на все соглашалась. Болезнь разъедала ее характер точно так же, как кожу на спине.

Вскоре мне пришлось признать, что хворь, которую она ухитрилась подцепить, была для меня слишком сильным противником. Вдобавок к язвам, которые не заживали, я заметил опухоли у нее под мышками и на шее. Они быстро росли и твердели, и девушке стало так трудно глотать, что я больше не кормил ее, только давал попить.

Я совсем пал духом. Разговаривать с островом и с чем бы то ни было на нем я перестал и страдал от одиночества, к которому никак не удавалось привыкнуть.

В ответ мои вчерашние друзья, которым я не мог простить болезнь Миникайф, разозлившись, всем скопом ополчились на меня. Москиты не давали мне спать ночами, крабы меня сторонились, а песок на пляже прятал под собой острые предметы.

А потом однажды утром я нашел Миникайф совсем остывшей. Ее коричневая кожа стала сероватой, как дневное небо в переменную облачность.

Пришлось признать, никуда не денешься, — она умерла. Это событие настроения мне не улучшило.

Я вышел из хижины, проклиная все, что попадалось мне на пути; надо же, чтобы так упорно не везло, говорил я себе, это, наверно, у меня врожденное.

Я сел на песок и обхватил голову руками.