Томас Гунциг - Что-то было в темноте, но никто не видел

Она слушала меня вполуха, так что я не стал настаивать и принялся излагать ей свои планы касательно организации нашего быта на острове. Про рыбалку, охоту, подножный корм, устройство жилья — про все рассказал, ни словом не обмолвился только о моем замысле, касавшемся ее лично, в смысле насадить.

Я ведь понимал, что она еще в шоке после кораблекрушения и что ее сердце, как и она сама, одето в белый купальник. С этим целомудренным органом следовало обращаться бережно.

Вскоре девушку сморила усталость, и я отвел ее в палатку.

Потом я вернулся на берег. Множество звезд аплодировали мне с неба, волны, набегая на песок, вкрадчиво шептали, наверно, призывая меня сейчас же отправиться к малышке Миникайф. Я ответил всей этой публике, что пока погожу. У людей принято завоевывать свой предмет, и сердечко девушки рано или поздно скинет свой белый купальник само, без принуждения.

Оставив волны блудить с песком, я ушел в лес. Ночь была теплая, как грудь кормилицы, и там, в зарослях, я без труда уснул.

Назавтра я ушел, взяв с собой оружие и мешок. Набрал фруктов и поймал большую зеленую рыбу, которая билась в луже, оставшейся после прилива.

Я приготовил отличный экзотический ужин из зеленой рыбы и желтых фруктов — в них много витаминов.

За едой я сказал ей, что она — избалованная девчонка и что ей повезло наткнуться на такого человека, как я, умеющего справляться с подобными ситуациями.

Кажется, я пробудил в ней интерес.

Она спросила меня, чем я по жизни занимаюсь. Я ответил: круизами. И добавил, что вообще-то был военным, но мне осточертели команды и форма, и я вышел в отставку.

Потом я спросил, как ей моя рыба.

Она пришлась ей по вкусу.

Ее ответ смутил меня. Следовало ли усмотреть в нем поощрение? Я не знал. И вдруг испугался, что события выйдут из-под контроля. Торопить их нельзя, не то стану посмешищем; я, и только я должен решать, когда насадить. Мне стало ясно, что ничего не получится без четкого плана и хорошо продуманной стратегии.

Девушка начала чертить пальцем на песке, и я понял, что она устала. Чтобы раззадорить ее и напустить таинственности — мол, нечего мне делать с такой пташкой, хоть она и на руку села, — я сказал ей «спокойной ночи» и ушел спать на пляж. Я знал, чего добиваюсь: чтобы однажды она не выдержала и пришла ко мне сама. Со своим запахом горелой корочки и дрожащим от возбуждения белым купальником.

Каждое утро я нырял в море и плыл энергичным брассом до кораллового рифа. Я надеялся накачать плечи, как у молодых атлетов с корабля.

Потом я уходил в лес.

За день я запросто мог несколько раз обойти остров и пересечь его из конца в конец напрямик, через заросли и несколько голых холмов посередине. На вершине одного из них я часто останавливался и смотрел сверху на море, пляж и Миникайф в белом купальнике, коричневую от загара, как кожаное сиденье дорогой машины.

Мой план начал обретать реальные очертания. Когда представится случай, уж я насажу тютелька в тютельку. Но только нельзя чересчур усердствовать. Пусть это выглядит одолжением. От таких-то вещей и теряют голову. А потом, когда я кончу и она, вся такая благодарная, прижмется ко мне, я повернусь на другой бок и скажу, мол, завтра много дел, надо выспаться. Это ее добьет. Она будет в отпаде. Втрескается по самую маковку, и каждую ночь мне придется повторять свой номер. Она без моих насадок просто не сможет больше жить. Белый купальник падет, и каждый божий день мне придется снова и снова насаживать под руинами.

Дело, можно считать, в шляпе. Все пройдет как по маслу. Я готов. Осталось только ей решиться.

Я терпеливо ждал. Я так ее очаровал, что за этим дело не станет.

В озерце пресной воды я обнаружил целую стаю красных с металлическим отливом рыб. Их там была тьма-тьмущая — ни дать ни взять, скопище спортивных машин, застрявших в пробке.

Я наловил на хороший ужин, разнообразия ради — не все же есть зеленых.

Остаток дня я занимался планом новой хижины, которую хотела Миникайф, а потом спустился к ней на пляж.

Она выходила из воды. Мое сердце пропустило удар, потом два, и я уж было решил, что сейчас загнусь, как последний дурак, на коленях перед киской в прозрачном купальнике.

Наступил вечер. Из леса веяло сладким духом, и он смешивался в странный коктейль с солью океана и горелой корочкой Миникайф.

В этот час насекомыми овладевало безумие. Каждой букашке за этими ароматами виделась пожива, мошкара исступленно кружила, не понимая, что запахи исходят не от сладостей и не от падали, что это просто телесные испарения острова, умаявшегося за день от жары. И всех этих ошалевших мошек одним глотком пожирали такие же ошалевшие птицы.