Ирина Левитес - Отпусти народ мой...

Оля замуж не собиралась. Во-первых, не за кого. Ровесники давно опутаны семейными узами. А во-вторых, незачем. Побывала один раз замужем, хватит. Нельзя никого в свое сердце впускать, ни к кому привязываться, чтобы не нарваться на очередное предательство. Семья у нее и без того есть, и немаленькая. Дочь, сын, невестка, внук. Правда, ей еще и сорока нет. Но это не имеет никакого значения. Главное — отношения в семье устоялись. Как она чужого мужчину в дом приведет? Нет, об этом нечего и думать.

Помимо застольно-дружеской суеты, каждый вносил свою скромную лепту в беспорядок, царящий в доме. Саша замолкал, только когда спал. К счастью, засыпал мгновенно — раз! как будто моторчик выключили — и не просыпался от песен под гитару, взрывов хохота и танцев под музыку из проигрывателя, весело вращающего черные пластинки, затертые от интенсивного использования.

Галя тоже была хозяйкой никакой. Больше всего она любила каждую свободную минутку поболтать с Олей обо всем подряд. При этом щеки ее пылали возбужденным румянцем, а каша для сына, забытая на плите, обязательно пригорала.

И Нина не оставалась в стороне: книги, раскрытые и с закладками, в огромных количествах скапливались в ее комнате вначале на столе, потом незаметно распространялись по стульям и подоконнику, а затем таинственным образом расползались по всей квартире.

Но всех превосходил Федор. Неуемная страсть к животным заставляла его подбирать на улице бесприютных псов и притаскивать в дом. Слава Богу, на пятый этаж нельзя было втащить лошадь. Если бы они бродили по Южно-Сахалинску, он придумал бы что-нибудь, будьте уверены.

Впрочем, собак было более чем достаточно. Осознавая справедливость упреков своих женщин, он старался по возможности более одного пса не приводить. Однажды притащил красавицу-овчарку, деликатную умницу, которая впоследствии оказалась беременной и, скончавшись в родах, оставила о себе память в виде восьми слепых щенков, наглядно подтверждающих мезальянс, который совершила их мать с неизвестным боксером.

Женщинам пришлось взять на себя функцию кормящих матерей, через каждые три часа варить жидкую манную кашу и давать ее вечно голодным малышам из бутылочки с соской. Кормить приходилось втроем, иначе невозможно было совладать с этим копошащимся пищащим клубком толстеньких телец, тщетно пытаясь отделить накормленных от ненакормленных. Каждый норовил приложиться к бутылочке дважды, а если повезет — то и трижды. Всех вырастили, даже хилую Джульку, вечно заваливающуюся набок и почти затертую своими более напористыми собратьями. Потом еще несколько месяцев пристраивали приемышей по знакомым. Федор выбирал хозяев для своих подопечных долго и с пристрастием.

Собаки чередой сменяли друг друга, но всех превзошел огромный рыжий боксер, которого даже Федор побаивался. Пес очень любил смотреть телевизор, сидя на стуле перед самым экраном и загораживая кино своим мощным телом. Сдвинуть его в сторону никто не отваживался.

Вот так и жили: шумно, бестолково и весело. И всех такая жизнь устраивала. Всех, кроме Нины. Она считала дни до лета, когда можно будет, наскоро поступив куда-нибудь (иначе уже просто неприлично), уехать в Киев. Она не умела вести жизнь затворницы и проводила время с многочисленными друзьями обоего пола, но сердце ее рвалось к Грише.

К бабушкам.

К Леле.

К Лере и Жене.

И Сахалин для нее был необязательным промежуточным этапом.

Нина листала дни: скорее! скорее! Вот уже и заснеженный февраль позади, идет мокрым снегом март, а там зазвенит капелью апрель и приблизит тот счастливый день, когда Нина легкими быстрыми шагами поднимется вверх по крутой Игоревской, где каждый булыжник, каждая ступенька знакомы до мельчайшей щербинки, и — здравствуй, Боричев Ток! Я приехала!

К концу первого курса Нину начали одолевать сомнения: правильно ли она остановила свой выбор на филфаке Южно-Сахалинского пединститута. Учиться было, конечно, необыкновенно интересно и достаточно легко — зимнюю сессию она сдала на «отлично». Правда, пришлось пересдать историю КПСС, до того позорно проваленную, потому что со страху перед экзаменом наелась элениума. Даже получала повышенную стипендию: целое состояние в пятьдесят два рубля. Но после института неизбежно придется работать в школе, сеять «жи-ши» и годами обсуждать два самых главных вопроса: «Кто виноват?» и «Что делать?» с легкомысленными школьниками, которым, по большому счету, наплевать на русский вместе с литературой.