Ирина Левитес - Отпусти народ мой...

Из регистраторов в поликлинику добрались только Нина и старшая — добродушная Вера Ивановна, вечно опекающая своих подчиненных. По возрасту она им в мамы годилась, поэтому девочки не обижались, когда старшая на них покрикивала.

В поликлинике было непривычно малолюдно. Из пациентов приходили лишь те, кому нужна отметка в больничном листе. Хотя, по Нинкиному разумению, такая ответственность была явно преувеличенной — могли бы явиться, когда метель закончится, никто бы с них голову не снял.

Нина с Верой Ивановной принялись подклеивать обветшавшие карточки. Обычно до таких ремонтно-косметических мероприятий руки не доходили. А тут и руки дошли, и поболтать можно было спокойно обо всем подряд, прежде всего на вечную тему погоды.

— Ох и дует, — бросив взгляд в окно, меланхолично констатировала Вера Ивановна.

— Да. Сильно метет, — подтвердила очевидность метеорологических сюрпризов Нина. — Света из своего района наверняка выбраться не может. Там пока переулок расчистят — два дня уйдет. Ей даже до Сахалинской не дойти.

— Не понимаю, чего ты с ней возишься, — недовольно проворчала старшая. — Что это за дружба такая? Даже странно. Что между вами может быть общего?

— Вы о чем? — оторопело вымолвила Нина, совершенно не ожидавшая таких странных речей. Света считалась одной из лучших сотрудниц: ответственной, добросовестной, аккуратной, а главное — все успевающей.

— Неужели не понимаешь? — иронично протянула Вера Ивановна, поджав губы. — Русская девочка дружит с кореянкой. Ну ладно, на работе общаетесь. Но ведь вы постоянно вместе.

— Не вижу ничего плохого в нашей дружбе! — вспылила Нина. — Я, между прочим, друзей не по национальности выбираю. А Света в тысячу раз лучше многих!

«В частности, вас, Вера Ивановна» — хотела добавить Нина, но, учитывая разницу в возрасте, постеснялась. Старшая, почувствовав недвусмысленный отпор, спохватилась:

— Ой, чего ты обижаешься? Никто твою Светочку не трогает. Если бы все так работали, как она…

Но Нина уже не могла остановиться. Больную тему в ее присутствии вообще трогать было нельзя, поэтому она продолжила:

— И я не русская!

— А кто ж ты? Китаянка, что ли? — добродушно рассмеялась старшая.

— Это смотря с какой стороны. Если о языке и культуре — тогда, конечно, русская. А по паспорту — еврейка.

— Вот те на! — растерялась Вера Ивановна и озадаченно посмотрела на Нину. — Какая с тебя еврейка?

— Обычная. Хотите, паспорт принесу?

— Ты мне голову не морочь. Во-первых, евреи чернявые. Как цыгане. А во-вторых, они хитрые и жадные.

— И много вы евреев в своей жизни видели? — развеселилась Нина, и не подумавшая обижаться на это наивное простодушие.

— Погоди. Сейчас соображу, — задумалась Вера Ивановна. — О! Доктор Друтман. Окулист.

— Все? — весело уточнила Нина. — Еще меня посчитайте.

Старшая растерянно уставилась на Нину. Под жестким начесом, свернутым в «бабетту», почти ощутимо для постороннего взгляда шла мучительная работа мысли. Это была трудная минута. Взгляды и устои рушились. Мироздание дало трещину.

— А еще кто из евреев? — проявила любознательность Вера Ивановна.

— Из знаменитых — Левитан, Пастернак, Эренбург, Мейерхольд… — Нина начала перечислять длинную череду имен, но тут ее прервал знакомый веселый голос:

— Привет, рыжая!

В окошке улыбалась исхлестанная колючим снегом до красноты счастливая физиономия Сереги Пастухова, бывшего одноклассника. В школе он постоянно находился в пределах видимости, и Нина привыкла к его неизменному присутствию. Когда он исчез, даже чего-то не хватало.

— Привет! — обрадовалась Нина. — Куда ты делся?

— Грызу гранит науки во Владике, в универе. Покоряю биофак.

— Молодец! Нравится?

— Еще бы!

И Сережка принялся рассказывать байки о веселом студенческо-общежитском житье, перемежая их восторженными рассказами о приморском городе в целом и перспективах биологии в частности.

— Я вот на каникулы прилетел, еще вчера. Если б на день задержался — хана! Аэропорт закрыли. Ну и погодка! — Он восхищенно покрутил головой, так что длинные, до плеч волосы, обычно свивавшиеся в крупные кольца, закачались мокрыми сосульками.

К слову, из-за шевелюры его вечно ругали учителя и вызывали в школу мать, а раз даже прорабатывали на комсомольском собрании. Но Серега медно-красные волосы берег, а Нину, словно в насмешку, называл рыжей, хотя ее волосы были обычного пепельного оттенка.