Джулиан Брэнстон - Вечные поиски

– И сапожки? – быстро сказал Педро.

Наступила пауза.

– Ну? – сказал Роблс, слегка заинтересовавшись.

Педро ободряюще кивнул, подстегивая его память.

– Про пару сапожек что-то такое говорилось, – сказал Роблс и поглядел на Педро с задумчивостью. Бесспорно, беременность жены пьянила его сильнее, чем любой самый крепкий напиток из бутылки. Но благоразумие требовало осторожности. Пара новых сапожек укрепит ее новую теплоту. Более того, недавно она сказала, что новые сапожки пришлись бы очень кстати, потому что она могла бы смотреть на них всякий раз, когда ее потянет заплакать. Он кашлянул. – И эти сапожки, если я верно помню наш разговор, самые лучшие в Испании?

Педро, вытаращив глаза на такой симптом его интереса, кивнул.

– Из наилучшей кожи и сшиты в Мадриде?

Педро кивнул.

– Так где они? – спросил Роблс.

Педро выпучил глаза и сказал:

– Мне принести их сюда – значило бы обанкротиться! – Он отразил атаку козла. – Считаю, что всего этого более чем достаточно и без пары сапожек.

– Я возьму все это, – сказал Роблс неумолимо, – и сапожки.

Педро посмотрел на Роблса и понял, что никакие уговоры не помогут.

– Без вопросов, – сказал он, отчаянно напрягая мысли. – Подожди здесь. Я схожу за сапожками. – И он быстро убежал по улице.

Козел, обретя свободу, немедленно наклонил рога и проскочил в дверь печатни. Роблс в раздражении закричал:

– Ждать я буду час, не больше.

Услышав это напутствие Роблса, Педро припустил еще быстрее туда, где надеялся найти решение своей дилеммы, – к собору.

Тем временем козел в печатне создал для Раблса отвлекающие трудности. Он был мастером уверток. Роблс было подумал, не запереть ли его там, но животное уже обрело вкус к пергаменту.

Санта-Мария-ла-Антигуа была собором лишь наполовину, поскольку еще строилась. Однако каждое воскресенье и по другим религиозным поводам туда влекло всех и каждого. Озарение, снизошедшее на Педро, сводилось именно к этому: на мессе будет присутствовать весь город. Он пробегал мимо своих соседей и деловых партнеров, которые весело его окликали и начинали гадать, почему он не остановился обсудить выгодный обмен.

На бегу он отчаянно старался думать. Озарение – одно, думал он, а осуществление – совсем другое. В голове у него кишели «если». Озарением было воспоминание о том, как герцогиня вышла из кареты перед домом Сервантеса. Разве чуть приподнятые юбки не открыли его взгляду прекраснейшие и крайне дорогие на вид сапожки? ЕСЛИ это воспоминание было истинным (а на эту карту он поставил все), и ЕСЛИ герцогиня сейчас в соборе, и ЕСЛИ она расстанется со своими сапожками, и ЕСЛИ Роблс возьмет их для своей жены, то книга будет напечатана. Таковы «если», пропыхтел он про себя. И вот собор, и вот я взбегаю по его ступенькам. Если я переживу этот день, то слягу на неделю.

Ступеньки заполняла толпа, а соборную площадь заполняли кареты и лошади. Внутри месса уже началась, однако, хотя прихожане хранили торжественную серьезность, а дальний пышный блеск алтаря окружал большой благоговейно внимающий полукруг, гул разговоров был громче пения. Педро обегал галантных кавалеров, которые вздымали шпаги и шипели на мелюзгу клира. Он рискнул предположить, что у герцогини должна быть собственная ложа ближе к алтарю. Она, конечно, набожна, решил он и ускользнул от соседа, который нуждался в деловом совете.

Герцогиня была набожна, но не в том смысле, какой имел в виду Педро. Бог нации – тот, которому она каждый день творила крестные знамения, – превратился в далекое воплощение свирепых законов. Бог войн, сражений, утрат и жестоких ироний. Она отступила к собственным мощным доказательствам божественности. Их она находила в книгах античных философов, в греческих статуях, созданных несравненными тактиками мрамора. Или в колышущейся листве сада, в размеренной самодостаточности некоторых деревьев. В нежных изгибах розы.

Но в душном мраке собора что-то было – в клубах приторности ладана и в плотном, животном теснении прихожан. Любопытство. Их набожность, думала она, это любопытство ребенка с помощью пяти своих чувств. Неудивительно, что их Бог преобразился в армии копейщиков, превращал пространства суши в порабощенные территории, скашивал леса в корабли, претворял знание в закон, а закон – в книги. Славнейшие свои победы ее муж одерживал в Нидерландах, в крае, слагавшемся из добытых комьев земли, отвоеванной его жителями у океана. Как выглядит их Бог? Без сомнения, как серьезный трезвый инженер.