– Начну читать сегодня же вечером. – Она положила книгу на колени. Его ужалила мысль, что сборник уже забыт. Наступила пауза.
– Я только что вспомнила, – сказала она, – почему фамилия Сервантес показалась мне знакомой. Он написал стихотворение для похорон покойного императора.
– А, да. Мне кажется, вы правы, – сказал он. Желчь уже подступила к его горлу. Онгора успел понять, что этот Сервантес, этот старый солдат и корявый поэт, – его враг.
В кильватере этого осознания в его разуме стремительней яда сложился хитрый план. И когда план обрел четкость, Онгора расслабился. Он откинулся на спинку дивана и вежливо зевнул. – Быть может, – сказал он, – вам стоит подумать об этом положении для себя.
Она улыбнулась холодной улыбкой.
– Не думаю, что мне дано писать для императоров. – Ирония была жгучей. – Я не создана для церемониалов. Этот дом, я его хозяйка – вот избранный мной способ служения империи.
Он посмотрел на нее с изумлением. Она оценивала этот пост, исходя из его обязанностей, а не как опору для честолюбивых замыслов.
– Справедливо, – сказал он, словно вопрос был исчерпан. И дал молчанию сработать. – Тем не менее, – сказал Онгора, – ни одна знакомая мне женщина не сравнится с вами умом.
Герцогиня сказала саркастично:
– Это, возможно, делает меня пригодной в императрицы.
– Я меньше всего хотел принизить вас, – сказал он и обаятельно улыбнулся. – Но у меня нет ни малейших сомнений, что у вас была бы превосходная возможность получить этот пост, пожелай вы его.
– Но я его не желаю, – сказала она твердо.
– Просто позор, если человек без связей вроде Мигеля Сервантеса станет поэтом императора, – сказал Онгора.
– Вы ему завидуете, – сказала она с тем молниеносным постижением истины, которое, он знал, могло мгновенно выбить его из седла. К счастью, он подготовился. И притворился, будто серьезно рассматривает такую возможность, а потом обдуманно и медленно покачал головой.
– Зависть, правда, принадлежит к моим недостаткам. Но тут она ни при чем. Меня удручила мысль, что кто-то истинно одаренный будет лишен возможности обрести милость императора из-за самозванца, любимца простонародья, не имеющего образования, и студентов, старательно отвергающих свое.
– Речь не о выборе, – сказала герцогиня, чтобы покончить с темой. – У вас есть дар. И вы не убедите меня, будто у вас нет желания привлечь к себе взгляд императора.
Онгора изобразил удивление.
– Вот на этот раз я не думал о себе, – сказал он. – Нет, я думал о вас.
Она улыбнулась.
– Вы затеяли какую-то игру, – сказала она. – С какой целью?
Они дружно засмеялись.
– Вы не согласились бы принять маленький вызов, побиться об заклад, – сказал он весело, – что вы за несколько коротких недель можете приобрести не меньше популярности, чем этот Сервантес?
Герцогиня растерялась. Удивление сделало ее еще красивее.
– И что вы предлагаете? – сказала она.
Тут Онгора понял, что она попалась в его ловушку.
– Я тоже прочел один из эпизодов этого Сервантеса. – Он засмеялся своему капризу. – Как видите, у меня нет извинений внезапному интересу к писателю, вошедшему в моду. Я отобрал памфлет у одного из моих пажей. – Он чуть-чуть изменил позу на кушетке и посмотрел на герцогиню прямо, чтобы сделать действенней свою фальшивую искренность. – Удручающее чтение. Тема строится вокруг помешательства сумасшедшего старика на рыцарственности. Такое скоморошество и такая низкая тема – вот единственные причины, почему это сажающее кляксы перо приобрело популярность. Бумагомарание писаки в таверне не имеет ничего общего с истинным дарованием, и такого виршеплета никак не следует хотя бы рассматривать как кандидата на пост поэта императора. – Онгора поглядел в окно, будто бы задумавшись о тщеславной суетности людей. – Это надругательство над классическими образчиками, полученными нами в наследие и которым лучшие из нас слепо следуют.
– Да, и к которым мы прибегаем в поисках руководства. Как вам известно, устав этой Академии утверждает служение классическим идеалам. И вы правы, защищая их. – Она помолчала, глядя на него. – Но вы слишком горячитесь. Этот Сервантес что-то украл у вас? – Она посмотрела на него со снисходительной ласковостью. – Или он так или иначе отказал вам в похвалах?
– Ах, госпожа моя, – сказал Онгора и легонько и быстро прикоснулся к ее руке, – никогда не переставайте напоминать мне о моих недостатках. – Он устремил на нее молящий взор, стараясь выжать влагу из своих глаз. – Завистливость. Мое тщеславие. – Он покачал головой на колоссальность своих пороков. – Но, говоря правду, в своем тексте он не следует общепринятым и – могу ли добавить – классическим правилам, которым следуем все мы. – Он прижал ладонь к груди. – И то, что это тяготит мое сердце, само по себе малая малость. А теперь поймите, госпожа моя, если что-то посягает на истинную страсть, я не могу сдержать горячность.
Читать дальше