Анна Майклз - Пути памяти

Их непонятная доброта располагала меня к себе, как сам город – с его причудливыми деревьями и слепящими белыми стенами.

Утром на следующий день после нашего приезда у Дафны, Костаса и Атоса завязался долгий разговор. Они, должно быть, изголодались по нему, как по еде, надеясь найти истину на дне тарелки. Говорили они так, будто им все надо было высказать в один день, будто собрались на шиве, [50] Шива – еврейский ритуал поминок, отмечаемый на протяжении семи дней после похорон. на поминках, где никакие разговоры не в состоянии восполнить отсутствие того, чье место опустело. Время от времени Дафна вставала, чтоб наполнить их стаканы, принести хлеба, холодной рыбы, перцев, лука, оливок. Я не мог уследить за всеми сюжетами их беседы: андартес, ЕАМ, [51] ЕАМ – Греческий фронт освобождения. ELAS, [52] ELAS – Греческая армия народного освобождения. коммунисты, венизелисты и антивенизелисты… [53] Сторонники и противники курса греческого политического деятеля Элифтериоса Венизелоса (1864–1936). Но многое другое было мне понятно – голод, стрельба, трупы на улицах, внезапная смена всего знакомого невыразимым. Я следил за их беседой с напряженным вниманием, и Костас заметил, что история меня совсем достала. Потом, где-то около четырех, когда мы перешли в залитый солнцем сад, где ветерок ерошил мне только что подстриженные волосы, я уснул. Когда проснулся, смеркалось. Они сидели в креслах, в молчаливой задумчивости откинувшись на спинки, как будто долгие греческие сумерки в конце концов вытравили из их сердец все воспоминания.

Костас покачал головой.

– Как говорил Теотокас, [54] Теотокас Т. (1905–1966) – греческий писатель, критический реалист. «время разрезали ножом». Танки ехали вниз по Василиссис-Софиас. [55] Улица в Афинах. Даже когда один немец идет по греческой улице, ощущение такое, будто держишь до того холодную железяку, что она жжет руку. Стояло утро. Мы услышали об этом по радио. Все утро черные машины тащились через город, будто кто-то рассыпал линией порох.

– Мы задернули шторы и сидели с Костасом в темной комнате за столом. Выли сирены, шарахали зенитки, а церковные колокола звали к утренней молитве.

…Когда они убили моего отца, он сидел на стуле. Я позже это понял по той позе, в которой он лежал.

– Наш сосед Алеко подошел к черному ходу сказать нам с Костасом, что кто-то видел флаги со свастикой на балконах на Амалиас. Он сказал, что эти флаги развевались над дворцом, над церковью на Ликаветтос. Мы сами только вечером их увидели, а когда заметили свастику на Акрополе, не смогли сдержать слез.

…Я это понял по тому, как он упал.

– Какое-то время мы еще ходили в ресторан – с людьми пообщаться, узнать новости. Там уже не кормили, и пить было нечего. Поначалу официант еще пытался делать вид, что в ресторане работает – меню приносил. Это стало вроде как шуткой такой традиционной. Тогда ведь люди еще не отвыкли шутить, правда, Дафна? Иногда мы даже слышали приколы нашей студенческой юности, когда за душой иногда ни гроша не было. Бывало кто-то подзывал официанта и говорил ему: «Скажи, чтоб яйцо сварили, мы сегодня вдевятером пришли!»

…Когда я сажал себя в землю и от боли раскалывалась голова, мне казалось, что мама вычесывала мне вшей из волос. Я представлял себе, как мы с Монсом бросали в реку камешки. Как-то Монс сильно прищемил дверью палец, и у него сошел ноготь, но все равно ему удавалось бросать камешки так, что они подпрыгивали на воде больше моих.

– Брат Дафны слышал, что, когда они нашли Коризиса, [56] Коризис, Александрос (1885–1941) – политик и банкир, кончивший жизнь самоубийством. в одной руке у него был пистолет, а в другой – икона.

– Когда макаронники уже ушли, а немцы еще не пришли, повсюду были англичане с австралийцами. Они загорали сняв рубашки.

– Они рассаживались вокруг «Зонара» и пели песни из «Волшебника Изумрудного города». Они начинали петь по любому поводу, «Флока» и «Максим», [57] Zonar's, Floca, Maxim's – известные афинские рестораны. как по мановению волшебной палочки, вдруг превращались в опереточные декорации… Я зашел как-то в гостиницу «Король Георг» за трубочным табаком. Думал, у них он еще остался, но он уже и там кончился. Еще я хотел купить «Катемерини», «Прою» или любую другую газету, какую можно было найти. В вестибюле английский солдат предложил мне сигарету, и мы затеяли долгий разговор о разнице между греческим, английским и французским табаком. На следующий день кто-то постучал в дверь. Дафна открыла – перед ней стоял тот солдат, он принес нам мясных консервов.