Борис Виан - Осень в Пекине

— Посадят потому, что есть такой закон. Вам бы следовало об этом знать.

— Понимаете, — сказал Анжель, — обычно никто по большому счету ничего не знает. Даже те, которые должны были бы знать — я имею в виду людей, привыкших работать с идеями, уходить мыслью вглубь, облекать эту мысль в такие формы, что даже им самим она начинает казаться оригинальной, — все время обдумывают одно и то же, не пополняя фонда своих мыслей, так что способ выражения лет на двадцать опережает выражаемое содержание. Таким образом, от них ничего нового узнать невозможно, поскольку они только жонглируют словами.

— Совершенно ни к чему вдаваться в философские рассуждения, сказали бы просто, что законов не знаете, — сказал профессор.

— Вы правы, — сказал Анжель. — Но должен же я хоть с кем-то поделиться своими наблюдениями, если здесь вообще уместно говорить о наблюдениях. По-моему, в данном случае речь идет просто о здоровой реакции нормального человека, способного видеть и понимать…

— Понимать что?

— …Что происходит вокруг и судить об этом объективно, без предрассудков.

— Вы б еще сказали: без буржуазных предрассудков, — сказал профессор. — Это сейчас очень модно.

— Я не против, — сказал Анжель. — Таким образом, люди, о которых я говорил, так долго и так углубленно изучали формы мысли, что эти формы в конце концов заслонили от них сами эти мысли. А когда ловишь их на этом, они тут же тычут тебе в нос новым куском формы. Им, конечно, удалось обогатить форму большим количеством деталей и хитроумных выкладок, но они стараются подменить ими самое мысль, физическая сущность которой — относящаяся скорее к области рефлексов, эмоций, чувственного восприятия — полностью ускользает от них.

— Я совсем перестал вас понимать, — сказал Членоед.

— Это как джаз, — сказал Анжель. — Это транс.

— Теперь понимаю… — кивнул Членоед. — Вы хотите сказать, одни восприимчивы к этому, другие — нет.

— Именно, — сказал Анжель. — Странно видеть, когда впадаешь в транс, как некоторые продолжают рассуждать, жонглируя формами. А ты уже чувствуешь мысль… Ощущаешь ее материальность…

— Все это так туманно, — сказал Членоед.

— А я к ясности и не стремлюсь, — заметил Анжель. — И вообще, зачем пытаться выразить то, что сам так хорошо ощущаешь… Кроме того, мне совершенно безразлично, разделяет кто-нибудь мою точку зрения или нет.

— С вами невозможно разговаривать, — сказал Членоед.

— Да, наверное, — согласился Анжель. — В свое оправдание скажу лишь то, что я впервые пускаюсь с вами в такого рода рассуждения…

— Вы сами не знаете, чего хотите, — сказал Членоед.

— Когда мне хорошо и спокойно, когда у меня не болят ни руки, ни ноги, тогда я точно знаю наконец, что обрел то, чего хотел, потому что могу наконец подумать о том, как бы мне хотелось, чтобы все было, — сказал Анжель.

— Что-то я совсем отупел, — вздохнул Членоед. — Дело в том, что я нахожусь под неминуемой, неотвратимой и неизбежной, простите за аллитерацию, угрозой попасть в тюрьму, и именно поэтому мое бренное тело — тело человека бородатого и далеко не юного, пребывает в состоянии полного упадка, близком к коматозному. Вы бы лучше поговорили со мной о чем-нибудь другом.

— О другом, значит, о Бирюзе, а это тут же разрушит созданное мною с таким трудом интеллектуальное построение. Ибо Бирюзу я хочу трахнуть.

— Понимаю, — сказал Членоед. — Я тоже хочу. И собираюсь сделать это после вас, если вы, конечно, не возражаете и если полиция меня к тому времени еще не арестует.

— Я люблю Бирюзу, — сказал Анжель. — Весьма возможно, что это толкнет меня на необдуманные поступки. Потому что мне уже все надоело. Моя система слишком совершенна, и поэтому вряд ли она сможет быть осуществлена в действительности. К тому же она понятна только мне одному, и претворять ее в жизнь мне придется в одиночку, поскольку никто другой этим заниматься не будет. Исходя из этого, мои необдуманные поступки никакого значения не имеют.

— Что еще за система? — воскликнул Членоед. — Вы мне совсем голову заморочили.

— Система, позволяющая справиться с любой проблемой, — пояснил Анжель. — У меня действительно есть решение для любой проблемы. И притом, оптимальное, всегда приносящее пользу, но знаю его только я, а посвящать в суть дела окружающих у меня нет времени, потому что я слишком занят. Я работаю и люблю Бирюзу. Понимаете?

— Некоторые люди гораздо больше заняты, чем вы, — сказал профессор.