Борис Виан - Осень в Пекине

— Пойдемте, — сказал Амадис и, бесцеремонно отодвинув Афанарела, первым прошел в дверь.

— Идемте, — согласился археолог. — Но когда вы ждали 975-го, вы наверняка меньше походили на своего директора, чем сейчас…

Амадис Дюдю покраснел до корней волос. Теперь они шли вниз по холодной, плохо освещенной лестнице: в полутьме медные предметы выглядели более выпуклыми, они тихо светились своей натертой частью.

— Откуда это вам известно?

— Я археолог, — сказал Афанарел. — И скрытые за пеленой времени тайны для меня таковыми не являются.

— Вы археолог, это я понимаю, — произнес Амадис. — Но не ясновидец же вы!

— Не спорьте со мной, — сказал Афанарел. — Вы просто дурно воспитанный молодой человек. Я готов помочь вам встретить ваших подчиненных, но воспитаны вы дурно… С этим уж ничего не поделашь, поскольку, с одной стороны, вы воспитаны, а с другой, — дурно. В этом-то вся загвоздка.

Спустившись вниз, они прошли через коридор. В зале ресторана, сидя за стойкой, Пиппо, как обычно, читал газету и, встряхивая головой, что-то бормотал себе под нос на своем родном диалекте.

— Привет, Пипок, — сказал Амадис.

— Здравствуйте, — сказал Афанарел.

— Bon giorno, — ответил Пиппо.

Амадис и Афанарел вышли из гостиницы. Было жарко и сухо, хорошо прогретый воздух колыхался над желтыми дюнами. Они направились к самой высокой из них — большой песчаной шишке, увенчанной пучками зеленой травы, откуда видно было далеко вокруг.

— С какой стороны они появятся? — спросил Амадис.

— А откуда угодно могут, — сказал археолог. — Наверняка они где-нибудь да сбились с пути.

И он стал пристально всматриваться в даль, медленно вращаясь вокруг своей оси. Но когда поперечная плоскость, симметрично делящая его тело пополам, совпала с линией полюсов, он внезапно застыл на месте.

— Вон там, — указал он на север.

— Где? — спросил Амадис.

— Раскрой гробницы пошире! — сказал Афа, пользуясь принятым в археологической среде жаргоном.

— Вижу, — подтвердил Амадис. — Но там только одна машина. Должно быть, это профессор Членоед.

С дюны можно было разглядеть пока лишь только маленькую блестящую зеленую точку в клубящемся облаке песка.

— Успели-таки вовремя, — сказал Амадис.

— Какое это имеет значение? — не понял Афанарел.

— А автоматическая табельная доска, по-вашему, зачем?

— Но ведь пока ее нет! Она должна прибыть вместе со всем оборудованием.

— До тех пор я сам буду отмечать приход и уход служащих.

Афанарел посмотрел на него с изумлением.

— Что вы за человек такой? Что у вас за душой? — спросил он.

— Мерзость всякая, как, впрочем, и у любого другого, — сказал Амадис. Он повернулся и посмотрел в другую сторону. — Кишки и куча говна. А вот и все остальные! — объявил он.

— Пойдем навстречу? — предложил археолог.

— Это невозможно, — сказал Амадис. — Они прибывают с противоположных сторон.

— А почему бы нам не встретить их по отдельности?

— Еще чего! Вы успеете им такого про меня наговорить! И потом, дирекция распорядилась, чтобы я встретил их самолично!

— Ладно! — сказал Афанарел. — Только теперь больше ко мне не приставайте! Я пошел!

И он бросил Амадиса, да притом так, что тот, воткнувшись в землю, тут же пустил корни, ибо под тонким слоем песка здесь залегали прекрасные плодородные почвы. После чего Афанарел спустился вниз по дюне и пошел навстречу колонне.

Тем временем автомобиль профессора Членоеда быстро катил по ухабам вперед; практикант, согнувшись в три погибели от мучившей его тошноты, сидел, уткнувшись носом во влажное махровое полотенце, и самым непристойным образом икал. Более стойкий к жизненным невзгодам Членоед весело напевал очень уместную как с точки зрения слов, так и в музыкальном отношении американскую песенку под названием Show Me the Way to Go Home. Когда машина вскарабкалась на очередную возвышенность, он изящно перешел к Takin’a Chance for Love Вернона Дьюка, а стоны, параллельно испускаемые практикантом, могли бы разжалобить даже оптового торговца базуками. На спуске Членоед прибавил газу, а практикант затих: стонать и блевать одновременно он не мог, и это было серьезным упущением в его слишком буржуазном воспитании.

Мотор издал последний фырк, практикант — последний хрип, и машина Членоеда застыла прямо перед Амадисом, который недовольно наблюдал за тем, как археолог шел навстречу колонне вновь прибывших.

— Здравствуйте, — сказал Членоед.

— Здравствуйте, — сказал Амадис.