Эндрю Грир - Исповедь Макса Тиволи

Конечно, обо всем можно было догадаться уже на той вечеринке с коктейлем. Мне выпала честь помогать тебе застегивать молнию на платье (мои руки дрожали от священного трепета). Тогда я и увидел, как ты наносила те слишком темные тени и помады, превращаясь в излишне современную, на мой вкус, женщину. Сэмми и меня отправили спать, поэтому остальное я разглядел только через перила лестницы: веселое щебетание соседей, бормотание вышедших на пенсию учителей, и вот появился доктор Харпер, похожий на владельца сигаретной лавки, он преподнес тебе букет роз с плюшевым медвежонком и поцеловал в мою любимую щеку. Ты забыла включить граммофон, и за дело принялся один из соседей. Он поставил танцевальную музыку, совсем не в моем вкусе. Я видел, как ты шепталась с доктором под лестницей. Видел, как ты смеялась, хлопала ресницами, поправляла его галстук. Когда-то давно ты хотела меня не меньше.

Итак, доктор Харпер явился ранним утром на «олдсмобиле», набитом походным снаряжением — видимо, он поклонник всякого рода прогулок — и старомодным горном, трубившим «бауза, бауза». Меня запихнули на заднее сиденье рядом с сыном, взрослые сели впереди и тихо беседовали о книгах и живописи, я ничего не слышал и всю дорогу просидел с недовольной гримасой. Потом я огласил свое желание — чтобы мама спала вместе со мной и Сэмми.

— О Господи! — воскликнул Сэмми.

— Полагаю, она захочет собственную палатку, не так ли, Элис? — возразил Харпер.

— Пожалуй, — сказала ты.

— А вам, ребята, будет веселее вместе, да ведь?

— Нет, если Куриные Мозги описается.

Прошу, проявите снисходительность к старикам.

— Ребята, давайте-ка поставим вашу палатку. Видите колышки? Сосчитайте их, так, спасибо. Да, Сэмми, оттащи в сторону те камни.

Остаток дня прошел отвратительно. Сперва мы устроили пикник, начавшийся, когда оба «мальчика» собрали столько хвороста, что хватило бы на целую зимовку, затем последовали часа четыре рыбной ловли. Видимо, все это выглядело пристойным, мирным и летним, однако я невыносимо страдал, сидя на берегу и слушая, как мой врач давал рыбацкие советы моему собственному сыну. Хуже всего, конечно, было то, что Харпер оказался прекрасным рыбаком, а я, городской мальчик и ошибка природы, чувствовал себя таким беспомощным, будто мне и правда исполнилось лишь двенадцать лет. Через полчаса Харпер подошел ко мне.

— Как успехи?

— Мы с рыбами заключили перемирие.

— А что так?

— Да ничего.

— Попробуй-ка вот таким образом. Ты забросил удочку на мелководье, закинь теперь подальше. Хорошо. У тебя здорово получается. Это не сложно. Все дело в терпении.

Я посмотрел на его широкое, доброе, волевое лицо и подумал: «О терпении я знаю больше, чем ты можешь себе представить».

Он положил мне на голову свою огромную ладонь, и я почувствовал ее тяжесть, ее тепло, однако попытался проигнорировать свои чувства.

— Чего ты капризничаешь? — тихо спросил он. — Отец брал тебя с собой на рыбалку?

— Нет, доктор.

— Элис говорит, он был хорошим человеком.

— Точно.

— Послушай, я сожалею о случившемся.

Я кивнул, не отводя глаз от реки, серебристой, перекатывающейся, словно цилиндр в музыкальной шкатулке.

— Послушай, Элис, она очень беспокоится о тебе, — сказал доктор. Порой его тембр напоминал мне молодой голос Хьюго. Интересно, заметила ли сходство Элис? — Она относится к тебе как к сыну, понимаешь. Как к Сэмми.

— Правда? — Я не сумел скрыть нотки надежды, столь присущей маленьким мальчикам.

— Элис очень любит тебя.

Моя леска поблескивала в воде. Элис любит тебя. Этих слов я ждал полжизни и услышал заветную фразу от ее очередного любовника.

После ужина — обуглившихся фрикаделек, поджаренных в фольге, и непропекшейся картошки — Харпер рассказал нам древние истории про привидения, от чего у Сэмми волосы на руках встали дыбом. Элис заставила нас спеть ее любимые песни — фривольные куплеты, которые я выводил моим писклявым голосом, хотя и хорошо знал слова, — а потом мы любовались огненными замками, возникавшими над костром. Затем настало время идти спать.

— Спокойной ночи, милые, — улыбнулась Элис, заглянув в нашу палатку. В ее карих глазах все еще виднелись отблески огня. Она легонько чмокнула нас в лоб — от наслаждения я прикрыл веки — и ушла, закрыв треугольную дверь на молнию. Какое-то время мы молча слушали, как Элис и доктор посмеиваются у костра, откупоривают что-то, шепчутся. Огонь ворчал, подвывал, но постепенно успокаивался.