Эндрю Грир - Исповедь Макса Тиволи

— Мне ничего отсюда не нужно.

— Хорошо, — не понимая, отозвался я.

— Вещи не имеют для меня значения, ковры и фарфор мне безразличны. Бог с ними. Скоро я вернусь к прежней жизни, к той, которую уже давно вела в Пасадене, Эсгар. Сам знаешь. Здесь для меня все кончено. Я возьму только немного книг и безделушек.

— Конечно.

— Горничная может отправить вещи Виктору, я дам адрес.

— Разумеется. А кто такой Виктор?

Она посмотрела на меня с жалостью. Это была другая Элис. Взгляд ее стал мрачным и тяжелым.

— Эсгар. Эсгар, послушай. Знаю, тебе нелегко, — заговорила она.

— Макс. Меня зовут Макс.

— Прекрати. Хватит!

— Элис, я — Макс!

Она взглянула на порог, где стояла зловещая сиделка с таблеткой в руках. Я кивнул и откинулся на подушку, дверь закрылась. Взгляд фокусировался лишь в центре, по бокам картинка расплывалась, покрывалась водянистой рябью, будто мы жили на каком-то дне.

— Кто такой Виктор? — тихо повторил я.

— Ну ты… Мы уже прошли через это. Виктор Рэмси. Я тебе рассказывала. Сейчас мне надо сойти вниз, прошу, останься здесь. Ты болен, ты устроишь истерику. Обещай мне.

— Ладно. Он доктор?

— Эсгар, ты меня слушал? Я уезжаю на поезде. Я отправляюсь в Пасадену навсегда. Навсегда.

Виктор Рэмси, «В.Р.», ну да, туман в голове рассеивался, и я вспомнил давнего друга ее матери, фотографа, делового партнера. Он? Не может быть. А Элис все говорила:

— Эсгар, прошу, послушай. Пожалуйста. Мы с тобой расстаемся, — и чуть теплее добавила: — Не плачь, милый.

Я не мог ее удержать. Вы, наверное, считаете меня таким простым, думаете, что я плачу, поскольку потерял любимую игрушку, особенно эту, ставшую целью моей жизни. Ребенок, безумец, нытик. Однако это не так. Я плакал, потому что любил ее. Почему бы она ни решила покинуть мою жизнь, сыграв несколько эпизодических ролей, я все равно любил ее образ. Слышать твой вздох, Элис, из гардеробной, где ты пыталась влезть в старое платье. Находить в ванной очередную твою любимую книгу, размокшую от воды и придавленную словарем, дабы распрямить страницы. Обнаружить за креслом свернувшиеся клубком чулки — все эти доказательства твоего присутствия. Твое пение на кухне. Твой смех. Такой дурацкий. О, Элис, я должен сохранить это.

— Элис, — прохрипел я. — Я сегодня сам не свой. И должен сказать тебе нечто прямо сейчас, да? Ты останешься, если я скажу, Элис. Однако я плохо соображаю, в голове туман, сама подумай. Помоги мне, Элис, подскажи, какие слова я должен произнести? Давай подумаем. Я знаю всего-то не больше десяти слов, причем коротких. Какие они?

— Мы чужие, Эсгар. Нам не о чем говорить, — отрезала ты, взявшись за шляпку.

— Нет, есть. Есть, Элис. Я должен попробовать. Жизнь так коротка. — Я встал с кровати, потный от болезни, и сел рядом с тобой. Тебя передернуло? Пожалуй, ты впервые слушала меня. — Элис, как только поправлюсь, я увезу тебя подальше от этого дома, этого города и призрака Макса. Ты права, я не Макс, я бредил, прости, Элис. Или не прощай. Или просто люби меня, забудь мои слова. Мы отправимся в кругосветное путешествие. Ты — единственное, что имеет для меня значение. Слышишь? Я хотел сказать не совсем это, но смысл верен. Элис, ты никогда не встретишь такого, как я, и ты это знаешь. Не так ли?

— Да, Эсгар, знаю, — грустно вздохнула Элис.

— Вот видишь? Элис, ты должна остаться.

— Нет. Дело в том, что я не знаю… Я больше не знаю, кто ты такой.

— Ну что ты! Это же я, Элис.

Она покачала головой, по щекам покатились слезинки.

У меня перед глазами потемнело. Я наклонился к ней и тихо заговорил.

— Ты должна остаться, иначе я умру. У тебя нет выбора, понимаешь?

— Эсгар, уходи…

Случилось нечто ужасное, однако я был охвачен лихорадкой и не мог с собой совладать. Я слышал свой безумный шепот: «Останься, прошу тебя, Элис, останься, останься, останься». Вспышка темноты, вскипевшая кровь, убегающие секунды, я поцеловал Элис. Помню, я чувствовал, что меня еще немного любят, что у нее есть еще какое-то остаточное вожделение к молодому мужу, и мой воспаленный мозг осознал, что во Вселенной не существует завершенных форм, что мы можем измениться, если захотим, и я изнасиловал ее в нашей кровати, мое лицо находилось в дюйме от ее лица, я шептал: «Останься, останься, останься», и мои горячие слезы капали в ее открытые глаза.

Я ведь предупреждал. Я — чудовище.

Элис молча села на кровати, застегнула пуговицы платья, надела пальто и посмотрела в зеркало. Мизинцем поправила помаду. Воткнула жуткую булавку в шляпу.