Владимир Кунин - Цирк, цирк, цирк (рассказы)

Серафима очень хотела узнать, кто такой Павлов и в каком цирке он работает. У Михаила Михайловича спросить она постеснялась, боясь его этим обидеть.

— Здравствуй, Сима-Серафима! — как-то на репетиции сказал ей заслуженный артист. — Это что же за книжка торчит у тебя из кармана?

Серафима вытерла руки подолом халата и показала книгу.

— Ух ты! — сказал заслуженный артист. — Никак меня прорабатываешь?

— Ну что вы! Я вас не прорабатываю. Я как бы учусь. Мне Михаил Михайлович велели книжки про зверей читать...

— Скажите, пожалуйста, какие вы у меня с Михаилом Михайловичем! — удивился заслуженный артист.

— Я уже этого... ну, Брема, прошла, — обрадовалась Серафима. — Теперь по вас занимаюсь. Только я...

Она слегка замялась.

— Ну, что «только»?

— Только я тут маленько не все разбираю.

— Ах, Сима, Сима, — вздохнул заслуженный артист. — Не все понимаешь, говоришь? Что же ты думаешь, что я все понимал сначала? Нет, братец! В наше время никаких книжек не было. Своими руками все делали, своей головой до всего доходили. Это уж вам повезло!

— А Павлов?

— Что — Павлов? Какой Павлов?..

— Как какой? — удивилась Серафима. — Ну тот, у которого, как их... рефлексы?

— Рефлексы? Ах, Павлов... — усмехнулся заслуженный артист. — Вот мой «Павлов»! — Он резко щелкнул шамберьером. — На кончике этой штуки вся физиология умещается! Тут тебе и условные рефлексы, и вкусовые ощущения.

— Миша! Михаил Михайлович! Давай верблюда в манеж.

Стараясь не смотреть на Серафиму, Михаил Михайлович сказал:

— Пойдемте, Серафима Петровна, пора Пете начинать репетировать.

В полутемном закулисном коридоре Серафима испуганно зашептала:

— Чего же они врут-то, Михаил Михалыч, какой же это Павлов, это же кнут просто!..

— Кнут, Симочка, — кивнул Михаил Михайлович, — просто кнут. А про Павлова я тебе потом сам расскажу... Про великого русского ученого Павлова. Поднимай Петю, доченька...

— Вставай, Петечка, — сказала Серафима вдруг ослабшим голосом.

Верблюд поднялся и, пошевелив губами, ласково потянулся к Серафиме.

— Ладно, ладно, идем уж, — отмахнулась Серафима и направилась в сумрак закулисного коридора.

Высоко поднимая колени, верблюд гордо зашагал ей вслед,

В манеже стояла неразбериха. Медвежонок перескочил через барьер и умчался в прохладные полутемные фойе цирка. За ним суматошно гонялись несколько человек, а заслуженный артист стоял посредине манежа и кричал, что так дальше продолжаться не может, что или он, или все эти бездарные люди, которые мало того что сами ничего делать не умеют, но еще вставляют палки в колеса ему, заслуженному артисту!

— Ну, что еще здесь случилось? — спросил Михаил Михайлович униформиста, сидевшего на барьере.

— Что случилось? Ничего не случилось, обыкновенная история. Ваш-то не дождался, покуда вы придете, ну и давай сам медвежонка репетировать. Ну ясно, медведь на трюк не идет, а ваш давай его лупить... Вот, пожалуйста, теперь по всем этажам и ловят...

— Помогли бы лучше медвежонка ловить,. — окрысилась на него Серафима.

— А чего его ловить-то, вон ведут уже страдальца вашего. — Униформист сплюнул, перелез через барьер и направился за кулисы.

К этому времени заслуженный артист перестал кричать и нервно щелкал зажигалкой, стоя посередине манежа. Прикурив, он поднял голову и увидел Михаила Михайловича, Серафиму и Петю.

— Ну что вы стоите, черт бы вас побрал, с этой дохлятиной?! Живо давайте его сюда!

Серафима охнула и потащила Петю вперед, но Михаил Михайлович остановил ее и, подойдя к заслуженному артисту, тихо, но отчетливо произнес:

— Ни ваше звание, ни ваши заслуги не дают права разговаривать с людьми подобным образом. Будьте любезны, возьмите себя в руки.

Заслуженный артист задохнулся от злости, и крик прорвался уже с утроенной силой:

— Да как вы смеете! Вы у меня работаете или...

— Я не у вас работаю, а в советском цирке! — перебил его Михаил Михайлович. — Извольте выбирать выражения.

— Ах вот как! — закричал заслуженный артист. — В таком случае извольте работать сами! Снимайте номер с программы! Я сегодня в манеж не выхожу! Я болен. Понимаете, бо-лен!

Он схватил шляпу и трость, лежавшие на барьере, и выбежал в боковой проход.

— Ну вот это уже совсем глупо, — тихо произнес Михаил Михайлович. Потом он огляделся вокруг и, встретившись глазами с бледной, испуганной Серафимой, улыбнулся и сказал:

— Ну, что вы стоите, товарищи, давайте репетировать!