Владимир Кунин - Пилот первого класса

Пару дней назад я себя особенно паршиво чувствовал. Давно я на этой каторжной работе не был и, надо прямо сказать, отвык. Сделали мы сорок семь посадок и еле до дома доплелись. Ну, думаю, помоюсь, перекушу — и спать, спать, спать... Так оно и получилось: помылись, перекусили, и по койкам. Димка через секунду разметался, засопел, и будто его выключили. А я лежу, курю одну за одной, и не идет ко мне сон — хоть тресни. Воспоминания какие-то все лезут в голову — то Надюшку молоденькой вижу, то будто мертвый Венька Гуревич, штурман мой, со мной разговаривает. Нас с ним в сорок третьем сбили. Мы выпрыгнули. Я затянул, а он сразу парашют открыл. Его и расстреляли в воздухе. Я в какое-то болото плюхнулся, только от подвесной системы освободился, а через несколько секунд и Венька опустился, совсем рядом. Весь в клочья... В него из крупнокалиберного разрывными стреляли.

Лежу курю, а передо мной все мои мертвые товарищи проходят. И будто они смеются, говорят о чем-то, а о чем — никак понять не могу... И будто Надя ко мне подходит, а в руках у нее ребеночек маленький... Что, думаю, за ребеночек?! У нас же никогда детей не было... И Надя плачет, плачет и все мне этого ребеночка протягивает... Я хочу крикнуть и не могу. Горло перехватило, дышать нечем... Я давай воротник гимнастерки расстегивать. Пальцы не слушаются, задыхаюсь... Рванул воротник и... проснулся.

Сел на койке, закурил сигарету, посмотрел на часы. Четверть первого. Вставать в четыре. Димка совсем раскрылся, одеяло на полу. Встал я, конечно, накрыл. Под утро у нас холодно. Проснется — зуб на зуб не попадет.

Накрыл я его одеялом и стою над этим пацаном, разглядываю его, будто первый раз вижу. Лежит он, свернувшись калачиком, сопит, губами чмокает, и физиономия у него, несмотря на его двадцать один год, еще очень детская... А у нас с Надюшкой детей никогда не было. И так мне жалко стало. Господи, думаю, ведь такой же мог бы быть!.. Рыжий. У нас вполне мог быть рыжий...

Чувствую — глаза набрякли, в горле комок, и я вот-вот сейчас в раскрутку пойду. Тьфу, черт! Что, думаю, такое со мной?! Натянул скорей штаны тренировочные, сунул ноги в сандалии — и на крыльцо.

Посидел с полчасика, отдышался, пошел в хату. Перевел будильник с четырех часов на пять и сам лег спать.

Вот какая сентиментальная история! Возраст, нервы...

И опять взлет, посадка, взлет, посадка... И опять жара, и пить хочется, и девки-загрузчицы моему рыжему что-то обидное кричат... А он сегодня ходит, нос свой облупленный задрал и даже в их сторону не смотрит. Характер, наверное, вырабатывает...

— Сергей Николаевич, вы в войну на чем летали?

— Эх, Дима, на всем, что летало, и на том, что летать уже не могло...

Где-то далеко шел самолет. Двигатель был еле слышен.

— Тсс... Слышите, Сергей Николаевич? Кто-то к нам идет... Только не разберу — на чем.

Я прислушался…

— «Як-двенадцатый»...

Со стороны деревни, отчаянно пыля, на взлетную площадку примчался ободранный «газик». Из него тяжело вылез председатель колхоза и протянул мне руку:

— Здорово, Серега!

— Здорово, да не очень, — сказал я ему.

— Нет, вы посмотрите, люди добрые! — закричал он. — Может, еще и я в чем виноват?!

— А кто же?!

— Он, понимаете ли, пуляет свою «химию» в белый свет как в копеечку, а я за это тыщами с эскадрильей расплачиваться должен! Я тебя, понимаешь, не затем нанимал, чтобы ты мне удобрения зазря переводил! Гастролер чертов!..

«Ах ты, куркуль несчастный! — думаю я. — Я б тебе сказал, если б не люди!»

— А ты сигнальщиков на северном участке выставил?

— А ты что, тут первый год летаешь? Ты это своему телку про сигнальщиков рассказывай, а мне не вкручивай!

— Но-но... — вдруг сказал Димка и пошел на председателя.

Ну я его, конечно, в сторонку откинул и говорю:

— Так вот, чтоб сигнальщики повсюду стояли.

— А в поле у меня кто работать будет?

— А это уж твоя забота.

— Тебя бы на мое место...

— Да уж сообразил бы как-нибудь.

— Ну, Серега!.. Смотри, накапаю я на тебя!

И, тут как раз из-за лесочка «Як» вывалился и на посадку стал заходить. Димка так в него глазами и впился.

— Чего у вас случилось? — спрашиваю я у председателя. — Зачем аэроплан вызывали?

— Да вроде аппендицит у счетовода. Слева внизу не дотронуться...

— А может, печень? — засомневался я. — Часто путают.

— Да что ты, Серега, окстись! Она ж не потребляет. Ты же знаешь...

Без сучка без задоринки сел «Як».

— Азанчеев... — сказал я Димке. — Почерк.

— Пижон... — завистливо пробормотал Димка, не отрывая глаз от «Яка».