Андрей Рубанов - Жизнь удалась

– Самое то! Давай сала и огурцов.

– В подполе возьмешь сам, – посоветовала Варвара еще тише. – А я – в сельпо. Сахару нету и муки. Сейчас не сбегаю – вечером ничего не будет. Давай на сахар. И на муку давай.

Федот засопел, мрачно запустил ладонь в карман плисовой поддергайки, вытащил деньги, поплевал на черные негнущиеся пальцы, отделил с усилием несколько бумажек, бросил на стол.

– Туда и обратно, – приказал он. – И вот еще чего: узнаю, что ты мимо киномеханикова дома шастаешь, – казню прилюдно. Ступай.

Варвара еще раз улыбнулась капитану и повернулась было, чтобы уйти, но Федот снова позвал:

– Это!

– Чего тебе?

– Стаканы где у нас?

– Ты знаешь, – был ответ, и женщина вышла.

– Золотая баба, – вздохнул Федот, доставая желтоватые граненые стаканы. – Жопа – мед, характер – камень. Ладно, давай по полстакана накатим, покурим и пойдем…

В хозяйство среднего брата, Федора, проникли тоже беспрепятственно. Замок на калитке отсутствовал. Не по безалаберности хозяина, а оттого, что тот давно уже никого и ничего не боялся.

Сам Федор, невзирая на холод, в одной тельняшке и подштанниках сидел на лавке возле входа в низенькую, прочно построенную баньку. Медленно протирал ветошью ружье. На вид он был необычайно мирный человек – но капитан знал, что это не так.

– Вот, малого привез, – доложил Федот.

– Щас посмотрим, что за малой, – строго сказал Федор. – Заходите, раздевайтесь. Все готово.

Только потом он встал и обнял капитана. Грубовато, по-родственному. Потом подтолкнул к двери в предбанник и даже куртку помог снять и сам аккуратно повесил на крючок – такая у него была своя воспитанность, ныне редкая в крупных городах, но обычная для деревни Мягкое.

– Чего это ты со стволом? – осведомился капитан.

Федор никогда не улыбался. Сейчас сурово поджал губы. Двустволку поставил в угол. Аккуратно поправил за цевье, чтоб не упала. Огладил приклад.

– Банду брать буду.

– Меня с собой возьми, – попросил капитан наполовину в шутку, наполовину всерьез.

– Мал еще, – грубо ответил Федор. – И потом, от вас, московских, толку мало. Я их один накрою. Или вон Федота возьму, если что…

– Ты серьезно?

– А ты думал – нет? Двадцать пять деревьев за две недели! Заедут в лес на вездеходке – и елочки молодые выкапывают. Вот такие, – Федор опустил ладонь к середине бедра. – А такая елочка, между прочим, в Москвах сто долларов стоит. Или около того, ежели на фирме покупать. Я специально узнавал… Но ничего. Я знаю, где искать. Я у одного дачника здесь уже видел краденую елочку. Свежевкопанную. Шел, пригляделся – точняк, моя…

– Ты что ж, одну елку от другой отличить можешь?

Очевидно, Федор сначала вообще не понял вопроса, а когда понял, только засопел. Молча стянул с себя тельняшку, обнажив безволосую грудь и худые плечи. Жир на братьях Свинцах не держался.

– Я, – сказал Федор, – все свои деревья в лицо знаю. Я тут для того и поставлен. Это, бля, мой лес! Тут недавно случай был… Приехали одни. Из Москвей тоже. Крутые. Машина больше, чем эта баня. А морды – еще больше. Костер запалили. Пьют-гуляют. Шашлык-пикник. Я сразу к ним. А они мне – отъебись, мужик, вот те сто рублей, сходи опохмелись и все такое…

– Да, было, было! – оживился Федот. – Цельная потеха вышла! Джип ихний я спихнул в овражек. Он там потом еще неделю валялся. Против трактора хрен попрешь.

– Сурово тут у вас поставлено, – признался капитан.

– Поставлено как надо, – отрезал Федор, надевая на голову специальный войлочный малахай. – Не то что у вас. Пошли, салага. Мы тебя давно ждали. Четыре новых веника приготовили.

Посте пятого визита в парилку капитан попробовал было попросить у братовьев пощады, но ему ответили, что париться еще даже и не начинали. Душегубы, стонал капитан, у меня голова болит, я на войне раненный. А кто не раненный, возражал Федот, стряхивая с лоснящихся плеч прилипшие дубовые листья и показывая на огромный коричневый шрам в районе ключицы. Видал? Ремень порвался, шкив слетел – и мне в грудак! Хорошо, я пьяный был. А мог бы и кончиться.

Братовья поддавали исключительно квасом, горячий сладкий дух жареного хлеба пропитал и парную, и предбанник – вскоре капитан понял, что всерьез изнемогает. Вышел в переодевальню, прилег на лавку, стал отключаться. Но братовья, недолго думая, вынесли тело, за руки, за ноги, на воздух, аккуратно уложили и радикально отлили колодезной водой. Затащили обратно. У меня в сумке нашатырь, тихо завыл капитан, принесите, умираю. Не, отвечали братовья, не помрешь пока. Мы ж рядом. Если невмоготу, иди в избе отлежись. «Аншлаг» посмотри по телевизору. Петросяна и его пиздабратию. А то поспи часок. Как поедем кататься – мы тебя разбудим… Кататься, с ужасом промямлил капитан. Зачем, куда? Как куда? Куда хочешь. На тракторе же. Хошь в лес, хошь в поле, хоть на московских дачников ужас наведем. Ты чего, не понял, куда приехал? Мы – твоя родня, а тут – твоя родина!