Владимир Кунин - Привал

Из палат выскочили раненые, в голос истошно закричали сестры и санитарки, без толку строчил из автомата вслед «студебекеру» его водитель.

И среди всего этого кошмара неподвижно стоял старик Дмоховский, не в силах оторвать глаз от того, что несколько секунд тому назад было еще живым Ленцем, которого так здесь хотели вылечить... Он видел мертвую Нюру с открытыми глазами и растерзанной, окровавленной грудью. Это она сегодня собирала ему лекарства для фон Мальдера... Она туда еще положила четыре индивидуальных перевязочных пакета. По своему собственному разумению. На его глазах разбился о мостовую совсем молоденький Плотников; с каким-то звериным мычанием ползет в крови Корженевский по отполированным, тщательно выложенным уличным плитам; лежат рядом с Ленцем мертвые соседи по улице... Вот только сейчас рухнул на колени, а потом и всем телом человек в светлом плаще, которому прострелили горло. И все это сделали те, кто приходил к нему — Зигфриду Аксману, Збигневу Дмоховскому. Они приходили для того, чтобы спасти одного человека! Всего одного! И какой ценой... Но самое чудовищное, что они приходили к нему. Он виноват во всем, он — бывший Збигнев Дмоховский...

«Студебекер» петлял по узеньким улочкам маленького городка. На резких поворотах, ухабах и крутых объездах кузов подбрасывало, заносило, визжали и дымились покрышки, и через задний открытый борт выпадали, вываливались кричащие, беспомощные тяжелораненые — разбивались о мостовую, о гранитные бордюры, отделяющие тротуар от проезжей части.

Оставшиеся чудом в кузове — немощные, парализованные, исстрадавшиеся, — они цеплялись из последних сил за кузовные стойки, зубами вгрызались в скользящий парашютный шелк, дико кричали по-немецки, по-польски, по-русски — молили о помощи, проклинали, захлебывались от бессильной ярости...

— Что ты слушаешь?! — крикнул Эберт верзиле. — Заткни им глотки!

Верзила ударил стволом автомата в заднее окошко, разбил стекло и дал очередь в кузов. Не глядя, не прицельно. Просто провел веером. И крик оборвался.

Разлетались из-под колес мчащегося «студебекера» люди, шарахались в стороны машины. В «студебекер» уже стреляли, пытались его остановить.

Неторопливо ехал по городу усталый комендантский «виллис» с двумя флажками. Зайцев и Станишевский уже прислушивались к стрельбе, старались понять, что происходит. Санчо Панса в недоумении крутил головой. И когда они выехали на улочку, ведущую к центру городка, к Рыночной площади, с балкона второго этажа раздался женский панический крик:

— Гитлеровцы! Гитлеровцы! Берегитесь! Спасайтесь!..

Огромный «студебекер» мчался прямо в лоб маленькому «виллису» с двумя флажками.

— Крути в сторону! — заорал Санчо Панса.

— Держись!.. — крикнул Зайцев и, когда столкновение казалось неминуемым, рванул рулем в сторону.

«Виллис» проскрежетал бортом о стену дома. «Студебекер» пролетел мимо. Из кузова висели руки, ноги, чья-то перебинтованная голова билась о хлопающий незакрепленный задний борт.

— За ним!.. — скомандовал Станишевский.

Зайцев мгновенно развернулся и погнал «виллис» за «студебекером».

— Гони, таксист московский! — закричал Санчо Панса и встал в полный рост, придерживаясь за плечи Станишевского. — Гони быстрее, если умеешь! Гони, курва, плачу двойной тариф!..

«Виллис» нагнал «студебекер» и пошел почти вплотную за ним на бешеной скорости.

— Ближе! — крикнул Санчо Панса. — Еще ближе! Еще!..

Он перелез через спинку переднего сиденья, перешагнул через лобовое стекло и ногами встал на плоский капот «виллиса». Секунду он придерживался рукой за раму стекла, выждал, когда задний бампер «студебекера» дважды ударился об облицовочную решетку «виллиса», и прыгнул в кузов «студебекера».

— А теперь пошел вперед! Обгоняй его! Тормози чем хочешь!.. — крикнул Санчо Панса и метнулся в передний угол кузова, прямо к кабине.

Из окошка кабины в кузов ударила автоматная очередь, но Санчо Панса стоял в «мертвом», непростреливаемом пространстве. Ноги его скользили в парашютном шелке, пропитанном кровью. Из простреленного термоса хлюпал горячий чай, распотрошенная пулями картонная коробка валялась посредине кузова. Катались консервные банки, застревали под неподвижными телами убитых.

Санчо Панса увидел, как ствол немецкого «шмайсера» снова высунулся из окошка в кузов. Он вжался в угол и, как только шмайсер, словно принюхиваясь, повел своим стволом в его сторону, резко и сильно ударил прикладом своего ППШ по шмайсеру. В кабине раздался крик боли, и Санчо Панса тут же разрядил свой автомат в заднюю стенку кабины.