Владимир Кунин - Мика и Альфред

Он будет ходить по разграфленным в шахматном порядке алма-атинским улицам и по крупицам собирать обрывки воспоминаний об Алма-Ате сорок второго – сорок третьего…

…когда по этим же улицам и базарным рядам запросто ходили знаменитые москвичи и ленинградцы… Известные писатели скромненько стояли в очередях, чтобы сегодня выкупить хлеб по завтрашнему талону…

…где на рынке красивые женщины с отчаянно пустыми глазами торговали своим барахлишком, наспех выменивали постельное белье, облезлые муфты и нелепые вечерние платья на стакан меда, конскую колбасу – «казы» и топленое масло, чтобы прокормить своих прозрачных от постоянного голода детей…

Госпитальные интенданты и разная административно-хозяйственная шушера через подставных лиц спекулировали яичным порошком, туалетным мылом, папиросами «Дели», американским шоколадом и тушенкой под названием «второй фронт», спиртом из госпиталей…

Околобазарная шпана заводила игру в «три листика», начисто обирала заезжих аульных казахов в огромных лисьих треухах и стеганых халатах…

Из госпиталей по вечерам по всему городу расползались ходячие раненые. Возвращались в свои палаты только под утро. От них пахло водкой, дешевой губной помадой и резким одеколоном «Алатау» местного производства.

Эти загипсованные, с заскорузлыми пятнами крови на повязках, с костылями и палками, с замотанными в бинты физиономиями, где зачастую оставались открытыми только край щеки, рот и один глаз, – но ХОДЯЧИЕ! Самостоятельно передвигающиеся выплескивали на лежачих сопалатников, прикованных к госпитальным койкам, красочные, циничные и бесстыдные рассказы о своих ночных похождениях со множеством фантастических подробностей, разухабистым враньем и жалкой лихостью. Даже понимание того, что большая часть этих историй соткана воспаленным воображением рассказчиков, не избавляло лежачих раненых от нервного и завистливого возбуждения…

А с одной стороны города в холодное синее небо уходили поразительной и коварной красоты белоснежные горы, от подножия которых вниз стекали нескончаемые яблоневые сады…

Дальше, внизу, лежал город – рассеченный полутемными улицами на геометрические квадраты кварталов… Переполненный Ноев ковчег военного времени. В саманно-глинобитных пристройках к хозяйским домам под одной крышей ютились пять-шесть эвакуированных семей…

Человек по полтораста – двести жили в фойе и залах бывших кинотеатров. Жизнь и быт каждого ограничивался тремя-четырьмя квадратными метрами пола и самодельными занавесками вместо стен.

А над всеми этими зыбкими человеческими сотами был один потолок на всех – расписанный картинами из светлой довоенной жизни: встреча героев-папанинцев, перелет Чкалова через Северный полюс, радостные лица представителей всех республик, утопающих в изобилии гигантских овощей, фруктов… На втором плане слева паслись тучные стада, а с правой стороны новенькие сверкающие колесные тракторы стройными рядами вспахивали залитые солнцем колхозные нивы…

Десятки тысяч беженцев населяли этот благословенный город!

Каждый день от пакгаузов станции Алма-Ата-вторая товарная на фронт уходили эшелоны с продовольствием и новобранцами…

Полуголодные казахские девочки вместе с эвакуированными лейтенантскими женами строчили армейские ватники и двупалые байковые рукавицы, чтобы зимой можно было стрелять, не снимая их с рук…

Заводишко, раньше выпускавший кетмени, косы, грабли и бороны, был для таинственности переименован в Военный завод № 3. Он стал делать из обычных грузовиков ЗИС-5 так называемые водомаслогрейки для боевых самолетов, снаряды для семидесятишестимиллиметровых орудий и взрыватели для осколочных гранат Ф-1…

На Центральной объединенной киностудии день и ночь творили наивные и глуповатые фронтовые киносборники, выстроенные по принципу легенд о замечательном казаке Козьме Крючкове времен Первой мировой войны…

А в соседнем павильоне Сергей Михайлович Эйзенштейн снимал «Ивана Грозного», на котором месяца полтора работал и Мика Поляков – микрофонщик-новобранец…

В помещении Казахского драматического театра Вера Петровна Марецкая играла Мирандолину в «Трактирщице»…

По госпиталям, прямо среди коек в палатах тяжелораненых, Бабочкин и Блинов играли сценки из кинофильма «Чапаев»…

Борис Чирков – знаменитый Максим – пел под свою гитару надтреснутым тенорком «Крутится, вертится шар голубой…».