Артур Япин - Сон льва

В этих осколках скрывается вся история Рима. Они ничего из себя не представляют, но, тем не менее, в них все. Они — квинтэссенция вечности. По крайней мере, здесь, на поросшем сорняками щебне у заправочной станции близ поворота к Чеккиньоле, [41] Чеккиньола — район в Риме, «где скопления строительных кранов чередуются с девственными пустырями» (Карло Фруттеро, Франко Лучентини. Дело Д., или Правда о «Тайне Эдвина Друда»). ощущение вечности у меня гораздо сильнее, чем рядом с рельефами Колонны Траяна [42] Колонна Траяна — колонна на Форуме Траяна в Риме, установленная Аполлодором Дамасским в 113 году и. э. в честь побед Траяна над даками. или чеканными капителями Форума, созданными рукой мастера. Мой Рим более лапидарный. Глядя на купол Пантеона, восхищаешься духом, сотворившим его, но зато в кирпиче я угадываю ручной труд каменщика и пот грузчика. Я чувствую запах мочи уличных мальчишек и горохи овец, что здесь паслись. Как бродячий пес, я отдыхаю у стены из прохладного мрамора — она с каждым годом разрушается все больше и больше, так что тень от нее все меньше. Этим летом на нее наклеили цирковые афиши. Мимо пробегают местные жители. Они не интересуются вечностью. Они вытирают об эту стену масляную тряпку, когда чинят свою машину, или привязывают к ней бельевую веревку. Именно это пренебрежение и приводит меня в состояние печального экстаза. И никак иначе. Я дрожу, и сидящие за спиной у парней на «Веспах» девушки окидывают меня подозрительными взглядами. Смотри, говорят обломки, вот что осталось от античной бани.

То же происходит с собственными воспоминаниями: чем они сильнее, тем больше мешают свободе твоей мысли. Аюди все хотят зафиксировать, но я говорю: отпустите!

Я думаю об этом, лежа без дела в своей студии, пока у меня нет новой работы. Сколько времени мне еще потребуется, чтобы освободиться от контуров всех тех, кого я любил? Сколько времени мне понадобится, чтобы стерлись черты их лиц, все морщинки и слезинки, получившиеся совсем не такими, как я задумал? Для следующего проекта я смогу использовать разве что призраков.

Чем лучше я кого-то знаю, тем меньше я его понимаю. Эта особенность всю жизнь мешала мне в общении с людьми. В незнакомом лице, которое попадается в толпе, я вижу всю историю его семьи: я представляю ее себе настолько отчетливо, что передо мной встает его незамужняя двоюродная бабушка по имени Нарда. Я вижу ее локти на клеенке кухонного стола и то, как выглядывает ее последний оставшийся зуб, когда она смеется. Такой уж я фантазер! Я даже знаю, почему только что так радовалась старая перечница и почему она теперь бессильно опустила голову на руки.

А своей собственной сестре я могу смотреть в глаза и совершенно не догадываться, что творится у нее внутри.

Эта неспособность — причина многих бед, и все же она для меня жизненно необходима. Моя непричастность к тем, кто мне дороже всего, — это условие моего интереса к остальному миру. То, что мне понятно, не будоражит мое воображение, а то, что мне неизвестно, я могу сам наполнить деталями.

Боюсь, что моя супруга — Джельсомина, никогда не понимала моего восхищения незнакомыми людьми, и порой бывала недовольна, что вынуждена делить мое внимание с теми, про кого я даже не знал ни как их зовут, ни где они живут. Но вот мое оправдание: фантазируя о чужих жизнях, я надеюсь научиться разбираться в своей.

Именно потому, что чайный домик прячется за лампионом, я могу его себе представить.

Эта моя особенность всегда помогала мне в работе, она пригодится мне и сейчас для завершения того сценария, который не отпускает меня в последние недели. Я вижу все отчетливей, что движет призраками, неотвязно преследующими меня. Я расцвечиваю их поступки различными подробностями, не сомневаясь в том, чего на самом деле не могу знать.

Теперь, когда все сооружение начинает рушиться, я могу приняться за обломки. Скоро я наконец освобожусь достаточно и смогу из разрозненных кусков снова начать строить мечты, которые я видел до того, как жизнь нарушила ход событий.

С какой стати человеку бояться будущего? Там еще все возможно. Дрожите лучше перед прошлым, от которого вы столько ждали.

Рим, середина восьмидесятых годов.

Пройдя половину Виа Дуэ-Мачелли, [43] Виа Дуэ-Мачелли — улица рядом с Виа-дель-Корсо, главной улицей Рима. Гала принимает решение: хватит. Дождь попадает под зонтик. Вода клокочет в водосливах и растекается по тротуару. Гала снимает туфли и идет дальше босиком. Мостовая еще теплая. Римские камни хранят воспоминания о солнце достаточно долго, чтобы пережить первый осенний ливень.