Кажется, Натка была единственной женщиной, кому Татьяна ни разу не сказала ничего едкого, — слишком уж безобидной была эта веселая хохотушка. И потом рядом с нею всегда был Сергей, его в этом доме уважали, а может быть, и побаивались. Во всяком случае, ни Павел, ни Таня не желали терять Сергея: он помогал Павлу, с ним было интересно, да и заходил он к ним почти всегда по делу, а не на «суаре» — так он называл их званые вечера. Остроты Татьяны его не трогали, на въедливые ее вопросы Сергей отвечал односложно и, дождавшись паузы, говорил:
— Ну, рассказывай, что там у тебя, — и относилось это только к Павлу.
Павел устало махал рукой:
— А, ерунда… опять что-то не ладится…
Но Сергей умел его расшевелить: заставлял показать то новое, что написано, хмурился, правил, ругал, хвалил. И все вдруг оказывалось не так уж скверным, Павел вырастал в собственных глазах, работа казалась ему нужной и довольно самостоятельной, и он начинал верить, что в конце концов что-то у него получится.
— Ты, брат, молодец, — говорил Сергей. — А я все с кандидатской не справлюсь. Фактов, знаешь ли, миллион…
— Господи! — шумно возмущалась Натка, — она, как всегда, вваливалась в кабинет вместе с Сергеем. — Сопляки защищаются, а этот… Решил поразить мир!
Сергей добродушно улыбался, обнимал Натку за плечи, и Павел видел, что сердится она не всерьез, что новое для Сергея амплуа «незащищенного» научного сотрудника ни капельки ее не тяготит, что они по-прежнему неизвестно чему радуются и неизвестно почему наслаждаются каждым днем их общей жизни.
Ох уж эти дурацкие «суаре»! Холодная светскость Тани, завистливое восхищение гостей, взаимные любезные колкости — ни дружбы, ни истинной потребности в общении… И тут же, рядом, сидит их четырнадцатилетний сын. То есть он не сидит, конечно. Он меняет пленки, ставит «свои» записи — модных бардов с их интимными вздохами, туманной тоской по чему-то несбывшемуся — и нетерпеливо ждет, когда Таня небрежно бросит:
— А ну-ка, ребенок, сыграй что-нибудь.
И Саша приносит их общую гордость — электрогитару, с множеством приспособлений, вызывающих восхищение одноклассников, и вместе с мощно звучащим стереооркестром играет тщательно отработанную «импровизацию»…
Он отлично играл, их Саша, но зачем они выставляли его напоказ? Зачем слушал он их меланхолические беседы? Лучше бы он ходил в походы со сверстниками или безнадежно влюблялся в патлатых миниюбочных девчонок. Он не ходил в походы и не влюблялся, и сейчас, маясь на диване, Павел думал об этом с горечью, недоумением, с чувством личной утраты.
…Таня стукнула в дверь костяшками пальцев:
— Ты там не умер? Иди-ка ужинать…
— Я сплю, не трогай, — с трудом вынырнув из темных глубин мыслей, простонал он.
— Как хочешь…
В самом деле, заснуть бы: он так устал. Он не хотел больше думать, отчаялся найти выход, но сжатая горячим обручем боли, гудящая голова работала как одержимая. И думалось само, мысли летели, обгоняя друг друга… Так он добрался до сегодняшнего дня, до Гали.
Какого черта он завел себе, интересно, Галю? Неужели из-за бесконечных Татьяниных «опасных дней»? Да нет, это уж слишком просто. И слишком гадко к тому же. Нет, не только поэтому. А почему? С чего она началась, Галя? И вдруг он вспомнил тот день, когда к ним ввалились Сергей с Наткой, притащили новые, дефицитные книги и остались ужинать.
— Гляньте-ка на нее, — басил Сергей, обнимая жену за плечи. — Подстриглась моя старушка под мальчика и, черт возьми, сбросила лет десять. А, каково?
Он смеялся, влюбленно глядя на свою Натку, а она кокетливо поправляла новым, изящным движением короткие завитки волос. Натка действительно на диво похорошела, и Павел, с изумлением глядя на преобразившуюся хохотушку, сказал с нарочитым кавказским акцентом:
— Выпьем за прекрасных женщин, так говорят у нас, на Кавказе! Чтоб освещали они нашу многотрудную жизнь, возвращали нам радость бытия, радовали наш глаз…
— Ты слышишь, Татьяна? — хохотала Натка. — Радовали им глаз! А какой: правый, левый? Тоже мне — занятие… Мы уж порадуем глаз кому другому…
— Убью, — свирепо вращая глазами, рычал Сергей и хохотал вместе с Наткой.
В тот вечер Сергей с Наташкой остались у них ночевать: засиделись далеко за полночь, Павел здорово выпил и Таня не позволила отвозить их домой. Мужчинам постелили в кабинете, женщины удалились в спальню. Утром выпили кофе, и гости уехали, пригласив все семейство на воскресенье.
Читать дальше