Владислав Егоров - Пасхальные яйца

На сердце приятно стало от внучкиной заботливости, но продавать ничего она, конечно, не будет, еще примут за спекулянтку. А вот Колюшка приедет погостить, она ему и передаст для детишек эти маечки, то-то для них будет радость получить такой шикарный подарок от двоюродной сестрички!

После ужина села письмо сыну писать, длинным оно получилось, на целых пять тетрадных страничек. Оно и понятно, день сегодняшний описать и то сколько событий! Так писаниной увлеклась, что и про кроссворд забыла и про телевизор, включила его, когда уже «Вести» заканчивались. Так что про военные действия, про беженцев, невзгоды, забастовки и другие напасти — про них всегда вначале сообщают — она ничего и не услышала. И слава Богу! А то ляжет спать, а мысли гнетут; жалко мальчиков убитых, и родителей их, и людей, или что без крова остались и бедствуют без зарплаты, как ее Колюшка.

Засыпала с улыбкой. Больно удачный день выдался. Ни одной даже мелкой неприятности. А что без борща желанного останется, потому как беленький кочан весь внутри окажется тлей порченный, обнаружит Тамара Петровна только завтра.

Как всегда в это время, автобус был набит битком, и Юрий Всеволодович клял себя, что поленился и не прошел одну остановку до вокзала — там конечная, и можно было бы спокойно сесть на двенадцатый, который довозит почти что до дома. Решил выгадать каких-нибудь десяток минут и вот теперь мучайся при такой жаре, — обещали днем двадцать восемь — тридцать, но и к вечеру не меньше держится, — ехать в переполненном автобусе — наказание, хуже не придумаешь. Чувствует: капля пота, крупная, наверное, с горошину, поползла по лбу, потом медленно скатилась на нос, потом на щеку и остановилась над верхней губой. Дернул головой, пытаясь стряхнуть ее, — безрезультатно, пришлось слизывать кончиком языка. Со стороны зрелище комическое, а может и просто противное, потому как пожилой мужик, к которому оказался притиснутым живот к животу, смотрит на него с брезгливой усмешкой.

Автобус затормозил у светофора. Плотная пассажиро-молекула, образовавшаяся на задней площадке, на мгновение расщепилась на отдельные атомы, и Юрию Всеволодовичу удалось согнуть руку и выставить впереди себя портфель, так что между ним и соседом теперь был небольшой зазор — все поудобнее стоять. Зеленый долго не зажигался, и взгляд визави постепенно из брезгливого превратился в осуждающий и даже презрительный.

«Чего это он на меня так уставился? — недоуменно думал Юрий Всеволодович. — Неужели от селедки запах? А так испачкать не должна, жирная, но в полиэтиленовом пакете». На работе сегодня давали заказы. На редкость хороший ассортимент — килограмм сахара, банка венгерских маринованных огурцов, пачка вермишели яичной, триста граммов сыра, ну и довеском полкило селедки иваси, хотя ее и так в магазинах навалом. Селедку Юрий Всеволодович предусмотрительно еще в три слоя газеткой обернул. Только вдруг в этой давке упаковка все-таки повредилась? Он скосил вниз глаза, чтобы разглядеть, каково там состояние авоськи с заказом, но левая рука просматривалась только до локтя, а ниже пятнился красно-желтым сарафан дородной дамочки, которая, когда штурмовали автобус, была впереди, а сейчас ее мягкое плечо упиралось Юрию Всеволодовичу в лопатку. Тогда он осторожно шмыгнул пару раз носом — никакого запаха не почувствовал.

«Значит, не селедка его раздражает. Чего ж это он? Ну просто испепеляет взглядом. Может, на ногу ему наступил? Неприятно ехать с таким типом. Сойти, что ли, у вокзала, пересесть на двенадцатый? Благо, билет еще не прокомпостировал. Да и в этой давке как его прокомпостируешь?». А может, раз уж сел, не стоит пересаживаться, еще неизвестно, сколько двенадцатого придется ждать…»

Наконец автобус тронулся, И тут почему-то Юрий Всеволодович высказался вслух, что было совсем не в его привычках:

— Ну, слава Богу, поехали. И когда у нас транспорт наладится? Только обещают…

Хотя произносились эти слова вроде бы так, в пространство, но рассчитаны были на то, чтобы хоть как-то смягчить недоброжелательного соседа. Мол, видите, не вам одному эта поездка в тягость, так что не надо злиться па ни в чем неповинных ближних. Однако большие, чуть на выкате коричневые глаза хмурого мужика остались по-прежнему суровы.

«Ну, и черт с тобой! Стой и злись! Видно такой уж характер, брюзга и человеконенавистник. Вот, поди, жене с ним весело. А скорее — старый холостяк…»