Фарид Нагим - Теория падений (Записки зонального менеджера)

Радик вошел в воду, натянул маску, заложил резинку трубы меж деснами и губами, оттолкнулся и полетел по морскому небу, под ним синяя глубина, со дна, вращаясь, поднимаются лучи, будто где-то там лежит алмаз и отражает солнце. Медленно парил над подводной скалой, поросшей скользкими водорослями, недовольно пролетела под ним стая подводных воробьев, иногда он видел свою нечеткую тень на дне.

Плавая, он так увлекся, что стукнулся головой о какую-то бетонную плиту. Выбрался на берег. Лорка потрогала его голову, Радик увидел на ее пальцах свою кровь. Он так сильно оттолкнул ее, что она упала и больно ударилась о камень. Герман испугался и заплакал. Загоравшие рядом люди с осуждением посмотрели на него.

— Ты изменился, Радик, — тихо плакала она вечером. — Только и делаешь, что смотришь на сисястых теток. Я тебе надоела, ты даже не спишь со мной. Я тебя не удовлетворяю, я знаю, тебе не нравится, что у меня уже варикоз…

“Я проснулся ночью. Рядом лежала Лорка, а Герман спал у стены к нам ногами. Я посмотрел на них и покрылся испариной от мысли, что Лорка и девочка внутри нее, как и я, больны СПИДом. Снаружи я потел, а внутри скользкий холод и тоска. Мучился и не мог заснуть, мысли все об одном и том же. Меня обуял ледяной ужас, и он все нарастал. Я повернулся к стене, на рамке с фотографией Германа стояла иконка Матронушки, и уже по привычке попросил: “Матронушка, помогите мне!” Я просил ее хотя бы для того, чтоб заснуть, а не умереть от разрыва сердца.

Я сидел в комнате с книгой на коленях. Позади меня по-деревенски одетые бабки. У входа в другую комнату, вальяжно прислоняясь к косяку, стоял парень, который показался мне одновременно и простоватым, и хитроватым, и будто бы мало имеющим отношение к происходящему. В той, другой комнате вдруг кто-то застонал неожиданно животным и беспомощным стоном, как это бывало в нашей деревенской больнице у стоматолога.

Парень равнодушно поглядывал в ту комнату. Там послышался шум борьбы. Старушки оживились за моей спиной, и все в квартире будто бы пришло в движение.

“Что же это? Надо посмотреть!” — я вскочил и пошел туда.

Но парень, до этого будто бы и не замечавший меня, тут же выставил ладони.

— Нет, туда нельзя, — сказал он с усмешкой.

Потом в ту комнату провели слабую девушку. И вдруг снова этот громкий стон, сдавленное мычание и грохот, будто повалили корову резать. Судорожные удары, сбивчивый топот, словно кого-то удерживали. И я вдруг понял, что в той комнате изгоняют бесов. “Это же интересно, я же ни разу не видел этого!” — я снова вскочил и пошел. И вновь образовался этот парень. “Нет-нет, тебе туда нельзя!” — насмешливо говорил он и непреклонно отстранял меня от того проема.

Я сел на свое место. Смотрел в книгу, а в груди нарастала тревога и холодный свет. Я заметил, что дрожу. Я понял, зачем я здесь сижу... я просто жду своей очереди, когда этот насмешливый парень и те двое крупных мужчин, что вели девушку, потащат меня в ту комнату и станут изгонять бесов. Я встал, что-то дрожало внутри, и шел свет, ослепляющий меня и обессиливающий. Я почувствовал тревожное и уже даже испуганное движение старушек за моей спиной, не напрасно сидевших там. Парень, внимательно присматриваясь к чему-то, вдруг пошел ко мне... Он что-то сказал и протянул ко мне руки, но я неожиданно и беспричинно отпрянул от него с истерическим омерзением. Я даже не отпрянул, а будто бы само пространство так резко дернулось и преставилось, что между нами оказалось приличное расстояние. Так иногда переставляется пространство в компьютерной игре. Я стоял спиной ко всем на маленькой кухоньке. А парень появился из ТОЙ комнаты, и за ним с ужасающей деловитостью и спокойствием шла женщина с сырыми руками, в платье без рукавов, глаз ее я не видел, лишь темноту усиков на губе. Меня чем-то удивила ее внешность, она казалась мне совсем не такой, будто бы мне назначили прием у одного врача, а занялся мною другой. Я почувствовал свой страх и резкое бессилие перед нею.

— Что, что тут у нас? — она относилась ко мне как к случайному, неожиданному пациенту, как к привычной и смешной помехе в ее главном занятии.

Я чувствовал свой и ее свет и свое покорное онемение перед нею.

Она прижала два пальца к моему лбу, а потом к груди, почти у самой выемки под горлом, будто прислушиваясь.

— Все нормально, — сказала она. — В нем этого нет. Иди...

Она вернулась в ту комнату. А я все еще стоял онемевший, но уже спокойный, чистый и светлый.