Фарид Нагим - Земные одежды

Димка заметил, что Ивгешка стала веселее, легче. “Кинематографическое” событие внесло хоть что-то новое в скучную деревенскую жизнь. И он вдруг понял, что ее необходимо увлечь какой-то общественно-полезной работой. Элементарно! А он угрюмится и ревнует, напрягает ее. Эта мысль вдохновила его, согрела и осветила все вокруг новым радостным сиянием.

Съемки закончились через неделю. Вместе с палатками, джипами и камерами исчезла Ивгешка. Она не ночевала дома. Не появилась и на следующий день. Димка не мог поверить в ее бегство, он, как это полагается, узнал обо всем последним. Друзья молчали и прятали глаза. И лишь тогда убедился окончательно, когда увидел, что исчезли все ее накопления за аренду квартиры в Оренбурге.

Лил дождь. Димка, словно мертвый, лежал на кровати в обуви.

— А красные это кто? — спросил Васянка, глядя на людей, бегающих в телевизоре. Димка равнодушно уставился в экран.

— Испанцы, Вась.

— А они добрые?

— Добрые, Вась.

— Я за красных болею, они наши.

Димка некоторое время наблюдал за матчем, а потом уснул. Проснулся в тишине. Сашенька сидела на подоконнике и смотрела в окно, ожидая, когда вернется мама. Она пальчиком пыталась остановить капли, извилисто стекающие с той стороны стекла. Повернулась и с взрослой печалью посмотрела на отца, а потом прижала лоб к холодной доске. Димка встал — Сашенька вся полыхала.

В районной больнице у нее обнаружили глубокие хрипы в левом легком. Димка лежал вместе с нею в женской палате. Он знал, что заболела она от печали и тоски по исчезнувшей маме. Приехали с продуктами Антонина и Альбина. Антонина осталась с ребенком вместо Димки. А он с тяжелейшей душой поехал в Оренбург.

Дверь распахнулась с первого звонка. Ивгешка разительно изменилась — коротко остриженная, накрашенная, в современной одежде. И по тому, с какой резкостью радость ожидания на ее лице сменилась гадливостью и отвращением, понял, что ждала она не его. Она сейчас удивительно походила на свою мать — такая же красивая и такая же недобрая. Это была несчастливая для Димки квартира. Сказать надо было так много, что он задохнулся и просто встал на колени.

— Ну вот, — она брезгливо сморщилась. — Давай, заплачь еще!

— Ивгешка, что случилось? — умоляюще потряс он руками. — Ты что нас бросила?!

— Вы не вещи, чтоб вас бросать!

— Ивгешка! — Димка потянулся к ней, чтобы обнять ее, прижаться к ней и все забыть, как страшный сон.

— Не подходи ко мне! — она отпрянула к окну.

— Ивгешка, ты еще совсем молодая! Ты еще и не жила путем. Я все пойму, все прощу…

— Прощу?! Это я тебя должна простить!

— За что? Я не понимаю, объясни, что я тебе сделал такого?

— В том-то и дело, что ничего! Не подходи ко мне, старый урод!

— Я старый урод!?

— Да! Ты! Старый урод! Ты меня изнасиловал!

— Ну, скажешь тоже! — Димка усмехнулся.

— Ничего смешного. Я всего лишь петтингом хотела заняться. А ты раз и оприходовал, как бабу!

— Ах да, я же еще пятнадцать тысяч долларов должен тебе!

— Оставь их себе. Мне другие заплатят.

— Какие могут быть другие?! У тебя есть дочь! Она ждала тебя, смотрела в окно.

— Не шантажируй, ты ничего не добьешься.

Димка явно слышал слова и интонацию другого человека, чужака.

— Ивгешка, тебя загипнотизировали, что ли?

— Я устроюсь и заберу у тебя дочь!

— Где ты устроишься? Кому и что ты хочешь доказать?!

— Я продаю эту квартиру и уезжаю в Москву, навсегда, жить, понял!

— Это ужас какой-то! — Димка так и сел.

Внешне Ивгешка особо не изменилась, и это больше всего поражало — та же самая родная женщина, говорила с ним, как с чужим человеком. Он полюбил ее душу, познал устройство, и все интимные особенности ее тела, а она не подпускала его к себе, выкрикивая чужие, манерные слова. Снова завис над ними этот страшный, непрошибаемый бык, отнимающий у Димки любимого ребенка.

— Ты пропадешь без нас, Ивгешка.

— Я?! Да я в Париже буду жить.

— Какая же ты, все-таки, еще молодая и глупая, Ивгешка!

— Фу! Ты меня достал! Все кончено между нами! Досвидос!

— Не понимаю, так не бывает… Милая моя, — Димка снова потянулся к ней.

— Не переходи эту черту! — она отчертила между ними носком тапка.

Димка даже усмехнулся детскости ее поведения и вдруг рассвирепел.

— Ах ты, сучка такая! Сейчас свяжу тебя и увезу домой! — он в ярости кинулся на нее, но она успела ударить его чем-то тяжелым по голове. Не удержав равновесия, он завалился на вешалку, сверху попадала одежда, шарфы, шапки. Дверь так хлопнула о косяк, что еще с минуту сыпалась штукатурка. В глазу щипало, потом что-то горячее и соленое протекло по губам.