Фарид Нагим - Земные одежды

— И-их, не знаю, Миш, — пугается мама. — Сдохнут они, наверное, на этих полях.

— У нас в бригаде сколько машин, и то, боюсь, не хватит, а они как же?

— Не знаю, не знаю, Миш. Говорю же, каждое утро берет обед и уходит.

— Это как же они там без горячего? Чай ноги протянешь при такой работе и без горячего!

Вскоре приехал отец, заглянул на задний двор.

— Здравствуйте, товарищи, — он усмехнулся и присел на корточки рядом со мной, прислонился спиной к стене сарая.

Боком я почувствовал от папы густое, сухое тепло, такими теплыми волнами веет от заглушенного трактора.

— Убирать еще не начали?

— Пока влажновато, Миш, бороновали сегодня.

— А как агроном-то ваш зерно собирается возить? — громко спросил дядя Миша. — Две машины у вас только?

— Зачем две?! — вскинулся отец. — У нас “КамАЗ” есть, городского наняли, платить будем.

— А-а… А что же у вас…

Но отец встал и перебил его.

— Ладно, пойдем, дардомыга. Придет время, я тебя еще к себе возьму.

Мы с дядей Мишей засмеялись и пошли за ним. В сенях отец лег на диван, дядя Миша сел на скамеечку. Он украдкой посматривал на отца.

— Как же вы мульены свои делить-то будете?

— О-о, Миш, с долгами упаришься расплачиваться!

— А ваш-то на джипе рассекает, и с женой я его видел в машине! На ваши же деньги!

Отец приподнял голову и посмотрел на него ясными от усталости глазами.

“Сейчас поругаются”.

Отец сел и стал делать самокрутку из чернобыльской махорки.

— Да я уже устал ругаться, Миш, всю жизнь ругался в колхозе.

— Но он же, наверно, отчитывается перед вами за траты?

— Че отчитываться? В конце года деньги будем делить, и отчитается, он же все-таки по общим делам катается.

— Ну, ты даешь! Да разве ж упомнишь тогда все. Не-ет, обманет он вас, как детей малых, у него жена — бухгалтер!

Отец стряхнул пепел и нахмурился.

“Сейчас поругаются”.

— А! Лучше на одного агронома работать, чем в колхозе на сто начальников!

Я засмеялся, хоть и не хотелось.

— Обманет, обманет! — воодушевился отец. — А в колхозе нас как гнули, у-у! А я им еще до перестройки всю правду говорил, у меня уже была перестройка, а они меня за это на пятнадцать суток, — он затянулся и весело посмотрел на нас. — Парторгу говорю, вы, мол, на рыбалку государственную машину готовите, на общем бензине, а нас соляркой не заправили сегодня! А он как попер на меня! Утром председатель вызывает “на ковер”: Ты против кого прешь? Ты против партии прешь?! А я, мол, это кто — партия?! Это вы, куркули драные, партия?!

— Не выражался?

— Не-е, что ты!

Дядя Миша улыбался из приличия.

— Ну, они документы оформили на 15 суток. Утром на остановке говорю Альке, секретарше: давай бумагу сюда, я же знаю, зачем ты стоишь. А она шоферу папку отдала. Сидел я, сидел в отделении. Говорю: может, отпустите домой, в шесть автобус уходит? А ты че здесь, мол, сидишь? Так и так, говорю, за рыбалку! Там все смеялись. Иди, бумаг нет на тебя, охота вшей кормить. Ну, вернулся. И че ездил?

— Да я бы их всех сейчас, в упор, не жмурясь! — равнодушно махнул рукой дядя Миша. — Озверели совсем, чувствуют конец и хапают ртом и ж-ж.., как говорится, да-а!

Отец лежал спокойный, светлый и чистый, той особой, сухой чистотой человека, вернувшегося с поля.

— А ты все-таки скажи агроному. Что это вы свои продукты таскаете?! Пусть сам закупает.

— Да не умрем, Миш. Нас же никто не гнал из колхоза. Нам потерпеть маленько, а там деньги появятся, все будет хорошо.

Хорошее было лето”.

Димка с упоением изучал в Гугле карту Оренбуржья и на одной из них, почти у самой границы с Казахстаном, увидел свою деревню со странным названием Ченгирлау. Он увеличивал масштаб, гладил пальцем таинственную, трансграничную реку Илек, на одном берегу которой выжженная степь, а на другом — леса. Сердце вспухало в волнении. Ему представлялись тенистые аллеи, бархатно-зеленые корявые дубы; спокойные глубокие водоемы, ивы на берегу, к ним привязана лодка. Там, на родине, он будет читать исторические книги, просыпаться с рассветом, ходить к колодцу за водой. Ему виделось не деревенское, а скорее дачное что-то — домики с черепичной крышей, в домах — полосатые половики, кровати с чугунными ажурными спинками, ноутбук с Интернетом на свежеструганной столешнице.

“На закате мама поливала огород. Струя была то зеленой, то бесцветной, а когда мама под напором поднимала ее вверх, чтобы через плетень полить часть огорода дяди Миши, струя окрашивалась розово.